Episode 4 – L’étoile bleue
Си́няя звезда́ – L’étoile bleue
Четвёртый эпизо́д - Еpisode quatre
Де́вочка ме́жду тем росла́ по дням и дурне́ла по часа́м. А так как она́ свое́й дурноты́ ещё не понима́ла, то в по́лной беззабо́тности кре́пко спала́, с аппети́том ку́шала и была́ превесёлым и прездоро́вым ребёнком. К трём годка́м для всего́ двора́ ста́ло очеви́дным её порази́тельное схо́дство с портре́тами Э́рна Вели́кого. Но уже́ в э́том не́жном во́зрасте она́ обнару́живала свои́ преле́стные вну́тренние ка́чества: доброту́, терпе́ние, кро́тость, внима́ние к окружа́́ющим, любо́вь к лю́дям и живо́тным, я́сный, живо́й, то́чный ум и всегда́шнюю приве́тливость.
О́коло э́того вре́мени короле́ва одна́жды пришла́ к королю́ и сказа́ла ему́:
– Госуда́рь мой и дорого́й супру́г. Я хочу́ проси́ть у вас большо́й ми́лости для на́шей до́чери.
– Проси́те, возлю́бленная моя́ супру́га, хотя́ вы зна́ете са́ми, что я ни в чём не могу́ отказа́ть вам.
– Дочь на́ша подраста́ет, и, по-ви́димому, Бог посла́л ей совсе́м необы́чный ум, кото́рый перегоня́ет её теле́сный рост. Ско́ро насту́пит тот роково́й день, когда́ до́брая, ненагля́дная Э́рна убеди́тся путём сравне́ния в том, как исключи́тельно некраси́во её лицо́. И я бою́сь, что э́то созна́ние принесёт ей о́чень мно́го го́ря и бо́ли не то́лько тепе́рь, но и во всей её бу́дущей жи́зни.
– Вы пра́вы, дорога́я супру́га. Но како́ю же мое́ю ми́лостью ду́маете вы отклони́ть или́ смягчи́ть э́тот неизбе́жный уда́р, гото́вящийся для на́шей столь люби́мой до́чери?
– Не гне́вайтесь, госуда́рь, е́сли моя́ мысль пока́жется вам глу́пой. Необходи́мо, что́бы Э́рна ни́когда не ви́дела своего́ отраже́ния в зе́ркале. Тогда́, е́сли чей-нибу́дь злой или́ неосторо́жный язы́к и ска́жет ей, что она́ некраси́ва, – она́ всё-таки никогда́ не узна́ет всей кра́йности своего́ безобра́зия.
– И для э́того вы хоте́ли бы?
– Да… Чтобы́ в Эрноте́рре не оста́лось ни одного́ зе́ркала!
Коро́ль заду́мался. Пото́м сказа́л:
– Э́то бу́дет больши́м лише́нием для на́шего до́брого наро́да. Благодаря́ зако́ну моего́ вели́кого пра́щура о равнопра́вии поло́в же́нщины и мужчи́ны Эрноте́рры одина́ково коке́тливы. Но мы зна́ем глубо́кую любо́вь к нам и испы́танную пре́данность на́шего наро́да короле́вскому до́му и уве́рены, что он охо́тно принесёт нам э́ту ма́ленькую же́ртву. Сего́дня же я изда́м и оповещу́ чере́з геро́льдов ука́з наш о повсеме́стном изъя́тии и уничтоже́нии зерка́л, как стекля́нных, так и металли́ческих, в на́шем короле́встве.
Коро́ль не оши́бся в своём наро́де, кото́рый в те сча́стливые времена́ составля́л одну́ те́сную семью́ с короле́вской фами́лией. Эрноте́рраны с больши́м сочу́вствием по́няли, каки́е делика́тные моти́вы руководи́ли короле́вским повеле́нием, и с гото́вностью отда́ли госуда́рственной стра́же все зеркала́ и да́же зерка́льные оско́лки. Пра́вда, шутники́ не воздержа́лись от весёлой демонстра́ции, пройдя́ ми́мо дворца́ с взлохма́ченными волоса́ми и с ли́цами, вы́мазанными гря́зью. Но когда́ наро́д смеётся, да́же с отте́нком сати́ры, мона́рх мо́жет спать споко́йно.
Же́ртва, принесённая королю́ по́дданными, была́ тем значи́тельнее, что все го́рные ручьи́ и ручейки́ Эрноте́рры бы́ли о́чень бы́стры и поэ́тому не отража́ли предме́тов.
Pendant ce temps, la petite Erna grandissait de jour en jour et enlaidissait d’heure en heure. Comme elle n'avait pas conscience de la tare qui l’affligeait, la nuit elle dormait d’un sommeil profond, dans une insouciance totale, et, durant la journée, elle mangeait de bon appétit. Elle était une enfant joyeuse et pleine de vie. Vers l'âge de trois ans, sa ressemblance frappante avec les portraits d'Ern le Grand devint pour tous les courtisans une évidence. Mais dès cet âge tendre, elle révéla ses belles qualités intérieures faites de gentillesse, de patience et de douceur. Son esprit clair, vif et précis nourrissait son éternelle convivialité, son attention aux autres, son amour des personnes et des animaux.
C’est vers cette époque qu’un jour la reine s’approcha du roi et lui dit :
– Mon souverain et cher mari, je désire vous demander une grande faveur pour notre fille.
– Demandez, mon épouse bien-aimée, vous savez vous-même que je ne peux rien vous refuser.
– Notre fille grandit et, apparemment, Dieu l’a dotée d’un esprit exceptionnel, qui se développe bien plus vite que son corps. Bientôt viendra le jour fatidique où notre gentille et bien-aimée Erna se rendra compte, en se comparant aux autres, de la laideur de son visage. Et j'ai peur que cette révélation ne lui procure beaucoup de chagrin et de douleur, non seulement le jour où cela arrivera, mais pour le reste de sa vie.
– Vous avez raison, chère épouse. Mais par quelle grâce pensez-vous détourner ou adoucir ce choc inévitable qui se prépare pour notre fille si chère ?
– Ne vous fâchez pas, seigneur, si mon idée vous semble ridicule, mais il faudrait qu'Erna ne voie jamais son reflet dans une glace. Ensuite, si une langue perverse ou insouciante lui dit qu'elle est vilaine, elle ne saura jamais toute l'étendue de sa laideur.
- Et pour cela vous désireriez…
- Oui... qu'il ne reste plus un seul miroir à Ernoterra !
Le roi réfléchit puis il dit :
– Ce sera, certes, une grande privation pour notre bon peuple. Depuis la loi d'égalité des sexes que promulgua mon grand ancêtre, les hommes de notre royaume sont tout aussi coquets que les femmes. Mais nous connaissons l'amour profond qu’ils nous portent et leur fidèle dévouement à la maison royale : nous sommes convaincus que tous feront volontiers ce petit sacrifice. Dès aujourd'hui, je publierai un décret et, par les hérauts, nous en informerons nos sujets, afin que tous les miroirs - qu’ils soient en verre ou en métal - soient détruits et bannis d’Ernoterra.
Le roi ne se trompait pas sur son peuple qui, en ces temps heureux, avait un attachement filial à la famille royale. Les Ernoterriens, avec une grande sympathie, comprirent quels motifs délicats guidaient le commandement de leur souverain et remirent volontiers tous leurs miroirs - et même les éclats de miroirs brisés - à la garde royale. Certes, quelques farceurs ne purent s’abstenir d’organiser une joyeuse manifestation en défilant devant le palais, les cheveux ébouriffés, après s’être recouverts le visage de boue. Mais quand le bon peuple rit, même avec une touche de satire, le monarque peut dormir en toute sérénité.
Le sacrifice demandé par le roi à ses sujets était d'autant plus significatif que les ruisseaux et les petits torrents de montagne d'Ernoterra étaient si impétueux que rien jamais ne s’y reflétait.
