M. Zochtchenko – Bon voyage ! (03)
Bon voyage !
После́дний расска́з под ло́зунгом Счастли́вый путь
Episode trois - Третий эпизод
И так прохо́дит год и два. И наконе́ц три. И прохо́дит пять лет, и де́ло приближа́ется к на́шим дням.
И вот наступа́ет 1933 год.
И вот раз одна́жды прихо́дит до Еле́ны Григо́рьевны и́хний сосе́д. Тако́й счетово́д Фёдоров. Тако́й вообще́ счетово́дишка – дура́к, фанфаро́н и ме́лкая ли́чность.
Чего́-то они́ разговори́лись о том, о сём (а Лю́тика не́ было до́ма), а Еле́на Григо́рьевна говори́т:
– Знае́те что, мне ны́нче ску́чно. Поедёмте в рестора́н. Я бу́ду пла́тить, а вы не беспоко́йтесь. Послу́шаем му́зыку, ску́шаем по цыплёнку и проведём инте́ресно вре́мя.
Этот прохво́ст, счетово́дишко Фёдоров, говори́т:
– О́чень рад. С вели́ким удово́льствием.
Вот они́ е́дут в Ленингра́д. Захо́дят в «Асто́рию». Ковры́. Сто́лики. Игр́ает орке́стр. Танцу́ют великоле́пные па́ры. А э́тот болва́н Фёдоров оде́т, наве́рное, в свой се́рый пиджачо́к, небри́тая мо́рда, га́лстук, наве́рное, сверну́лся на сто́рону. Ай-яяй!
Вот они́ садя́тся за сто́лик, зака́зывают себе́ цыпля́т и так да́лее. И вдруг Еле́на Григо́рьевна ви́дит – что та́кое – фантасмаго́рия! Она́ ви́дит: её супру́г, Лю́тик, танцу́ет ши́мми с како́й-то да́мой.
Ах, она́ ничего́ не сказа́ла и не вздро́гнула. Она́ то́лько вста́ла из-за сто́лика и пошла́ к вы́ходу, бу́дто с ней приклю́чилось нехорошо́ и ей на́до пойти́ в убо́рную.
А её счетово́дишко Фёдоров, видя́, что су́мочка с деньга́ми на столе́, не стал трево́житься. Она́, ду́мает, навря́д ли сбежа́ла. А в кра́йнем слу́чае я два цыплёнка съем.
Вот Еле́на Григо́рьевна лети́т момента́льно домо́й. И по доро́ге ей по́лностью раскрыва́ется вся чудо́вищная карти́на. Ей сра́зу ста́ло всё я́сно, и како́й обма́н она́ име́ла в тече́ние семи́ лет.
Она́ лети́т домо́й. Сра́зу ро́ется в е́го пи́сьменном столе́. Выта́скивает ра́зные пи́сьма и запи́сочки и чита́ет э́то всё побеле́вшими губа́ми. И ви́дит – да, обма́н налицо́, и он не поддаётся описа́нию.
Она́ нахо́дит ра́зные да́мские пи́сьма. Она́ чита́ет в них поэти́ческие слова́ о том, о сём: «Уважа́емый Лю́тик…», «Ты – мой бог…», «Целу́ю вас…», «Ах, ах…». И всё тако́е.
Она́ воскли́цает: «Ах!», па́дает ненадо́лго в о́бморок, но пото́м берёт себя́ в ру́ки и говори́т себе́: «Я, ка́жется, полюби́ла подлеца́».
Et c’est ainsi qu’un an ou deux s'écoulent. Et puis trois. Et cinq années encore, jusqu’à nos jours.
Et nous voici à présent en 1933. Un jour, chez Elena Grigorievna passe un voisin, un certain Fédorov, comptable de son état. Ce genre de petit comptable, stupide, fanfaron et mesquin.
Ils commencent à bavarder de choses et d’autres (Bleuet n’était pas au logis) ; Elena lui déclare : - Vous savez quoi Fédorov, je m'ennuie aujourd’hui. Allons au restaurant. N’ayez aucune inquiétude, c’est moi qui paierai. On écoutera de la musique, on mangera de la poularde, et nous passerons un bon moment.
Et ce scélérat, ce comptable de Fédorov, répond : - J’en serais heureux. Avec grand plaisir.
Et les voilà partis à Leningrad. Ils descendent à l’Astoria-Palace. Des tapis, des tables dressées, un orchestre et des couples ravissants qui dansent. Et cet idiot de Fédorov qui porte probablement son habituelle veste grise, la cravate sûrement de traviole, et sa gueule mal rasée - ouais, ouais, ouais...
Alors ils s’assoient à table et commandent des poulardes et autres délicatesses. Et soudain, Elena Grigorievna a une vision, ah ! une vision... abracadabrantesque ! Elle voit son mari, son Bleuet, danser aux bras d’une autre femme.
Oh, sur le coup Elena ne dit rien ! Elle ne bronche pas. Et, comme soudain prise d'une envie pressante d'aller aux toilettes, elle se lève simplement de table et se dirige vers la sortie.
Et Fédorov, le comptable, voyant qu’elle a laissé son sac à main sur la table, avec son oseille dedans, ne s'inquiète pas outre mesure. Peu probable, doit-il se dire, qu’elle ait pris la poudre d’escampette. « Et au pire, résonne-t-il, je finirai nos deux poulardes. »
Voilà qu’Elena regagne en trombe le domicile conjugal. En chemin, toute la monstruosité du tableau lui est apparue. D’un coup tout est devenu clair à ses yeux. « Ah ! que de tromperies durant ces sept dernières années ! »
A peine entrée, immédiatement, elle fouille dans le tiroir à lettres de son époux. Elle en sort divers billets et petits mots doux et les lit tous, l’un après l’autre, les lèvres blanches et tremblantes. Et elle découvre, toute l’étendue de la tromperie : des lettres de dames, des mots pleins de poésie sur ceci, sur cela : « Cher Bleuet… », « Je t’adore… », « Je t'embrasse… », « Oh oui ! Oh oui !… ». J’en passe et des pires encore.
- Bonté divine ! s'exclame-t-elle, et elle tourne de l’œil un instant. Mais tout de suite se ressaisissant : Je crois bien que j’étais amoureuse d'un fieffé scélérat…
