-
M. Zochtchenko – Bon voyage ! (03)
Hôtel Astoria, début du XX° siècle Bon voyage !
После́дний расска́з под ло́зунгом Счастли́вый путь
Episode trois - Третий эпизод
И так прохо́дит год и два. И наконе́ц три. И прохо́дит пять лет, и де́ло приближа́ется к на́шим дням.
И вот наступа́ет 1933 год.
И вот раз одна́жды прихо́дит до Еле́ны Григо́рьевны и́хний сосе́д. Тако́й счетово́д Фёдоров. Тако́й вообще́ счетово́дишка – дура́к, фанфаро́н и ме́лкая ли́чность.
Чего́-то они́ разговори́лись о том, о сём (а Лю́тика не́ было до́ма), а Еле́на Григо́рьевна говори́т:
– Знае́те что, мне ны́нче ску́чно. Поедёмте в рестора́н. Я бу́ду пла́тить, а вы не беспоко́йтесь. Послу́шаем му́зыку, ску́шаем по цыплёнку и проведём инте́ресно вре́мя.
Этот прохво́ст, счетово́дишко Фёдоров, говори́т:
– О́чень рад. С вели́ким удово́льствием.
Вот они́ е́дут в Ленингра́д. Захо́дят в «Асто́рию». Ковры́. Сто́лики. Игр́ает орке́стр. Танцу́ют великоле́пные па́ры. А э́тот болва́н Фёдоров оде́т, наве́рное, в свой се́рый пиджачо́к, небри́тая мо́рда, га́лстук, наве́рное, сверну́лся на сто́рону. Ай-яяй!
Вот они́ садя́тся за сто́лик, зака́зывают себе́ цыпля́т и так да́лее. И вдруг Еле́на Григо́рьевна ви́дит – что та́кое – фантасмаго́рия! Она́ ви́дит: её супру́г, Лю́тик, танцу́ет ши́мми с како́й-то да́мой.
Ах, она́ ничего́ не сказа́ла и не вздро́гнула. Она́ то́лько вста́ла из-за сто́лика и пошла́ к вы́ходу, бу́дто с ней приклю́чилось нехорошо́ и ей на́до пойти́ в убо́рную.
А её счетово́дишко Фёдоров, видя́, что су́мочка с деньга́ми на столе́, не стал трево́житься. Она́, ду́мает, навря́д ли сбежа́ла. А в кра́йнем слу́чае я два цыплёнка съем.
Вот Еле́на Григо́рьевна лети́т момента́льно домо́й. И по доро́ге ей по́лностью раскрыва́ется вся чудо́вищная карти́на. Ей сра́зу ста́ло всё я́сно, и како́й обма́н она́ име́ла в тече́ние семи́ лет.
Она́ лети́т домо́й. Сра́зу ро́ется в е́го пи́сьменном столе́. Выта́скивает ра́зные пи́сьма и запи́сочки и чита́ет э́то всё побеле́вшими губа́ми. И ви́дит – да, обма́н налицо́, и он не поддаётся описа́нию.
Она́ нахо́дит ра́зные да́мские пи́сьма. Она́ чита́ет в них поэти́ческие слова́ о том, о сём: «Уважа́емый Лю́тик…», «Ты – мой бог…», «Целу́ю вас…», «Ах, ах…». И всё тако́е.
Она́ воскли́цает: «Ах!», па́дает ненадо́лго в о́бморок, но пото́м берёт себя́ в ру́ки и говори́т себе́: «Я, ка́жется, полюби́ла подлеца́».
Et c’est ainsi qu’un an ou deux s'écoulent. Et puis trois. Et cinq années encore, jusqu’à nos jours.
Et nous voici à présent en 1933. Un jour, chez Elena Grigorievna passe un voisin, un certain Fédorov, comptable de son état. Ce genre de petit comptable, stupide, fanfaron et mesquin.
Ils commencent à bavarder de choses et d’autres (Bleuet n’était pas au logis) ; Elena lui déclare : - Vous savez quoi Fédorov, je m'ennuie aujourd’hui. Allons au restaurant. N’ayez aucune inquiétude, c’est moi qui paierai. On écoutera de la musique, on mangera de la poularde, et nous passerons un bon moment.
Et ce scélérat, ce comptable de Fédorov, répond : - J’en serais heureux. Avec grand plaisir.
Et les voilà partis à Leningrad. Ils descendent à l’Astoria-Palace. Des tapis, des tables dressées, un orchestre et des couples ravissants qui dansent. Et cet idiot de Fédorov qui porte probablement son habituelle veste grise, la cravate sûrement de traviole, et sa gueule mal rasée - ouais, ouais, ouais...
Alors ils s’assoient à table et commandent des poulardes et autres délicatesses. Et soudain, Elena Grigorievna a une vision, ah ! une vision... abracadabrantesque ! Elle voit son mari, son Bleuet, danser aux bras d’une autre femme.
Oh, sur le coup Elena ne dit rien ! Elle ne bronche pas. Et, comme soudain prise d'une envie pressante d'aller aux toilettes, elle se lève simplement de table et se dirige vers la sortie.
Et Fédorov, le comptable, voyant qu’elle a laissé son sac à main sur la table, avec son oseille dedans, ne s'inquiète pas outre mesure. Peu probable, doit-il se dire, qu’elle ait pris la poudre d’escampette. « Et au pire, résonne-t-il, je finirai nos deux poulardes. »
Voilà qu’Elena regagne en trombe le domicile conjugal. En chemin, toute la monstruosité du tableau lui est apparue. D’un coup tout est devenu clair à ses yeux. « Ah ! que de tromperies durant ces sept dernières années ! »
A peine entrée, immédiatement, elle fouille dans le tiroir à lettres de son époux. Elle en sort divers billets et petits mots doux et les lit tous, l’un après l’autre, les lèvres blanches et tremblantes. Et elle découvre, toute l’étendue de la tromperie : des lettres de dames, des mots pleins de poésie sur ceci, sur cela : « Cher Bleuet… », « Je t’adore… », « Je t'embrasse… », « Oh oui ! Oh oui !… ». J’en passe et des pires encore.
- Bonté divine ! s'exclame-t-elle, et elle tourne de l’œil un instant. Mais tout de suite se ressaisissant : Je crois bien que j’étais amoureuse d'un fieffé scélérat…
-
M. Zochtchenko – Bon voyage ! (02)
Un dandy... Bon voyage !
После́дний расска́з под ло́зунгом Счастли́вый путь
Episode deux - Второй эпизод
Lecture : Alexandre Filippenko (Александр Филиппенко)
Он [Лю́тик] переезжа́ет в Де́тское Село́ в со́бственный дом и вдруг примеча́ет, что да́мочка-то ему́ ма́ло интере́сна. Никако́й тако́й любви́ у него́ к ней не име́ется и да́же ему́ неохо́та находи́ться с ней ря́дом и дыша́ть тем же во́здухом.
«Разводи́ться, – ду́мает, – мне с ней в вы́сшей сте́пени глу́по, но я, – ду́мает, – зева́ть не буду́».
И вот он заво́дит ра́зные фли́рты и рома́ны и ра́зные любо́вные похожде́ния. Живёт там на по́лный ход с како́й-то невероя́тной краса́вицей. При э́том с ней ку́тит и выпива́ет и броса́ет к её нога́м ра́зные ме́лкие це́нности.
Домо́й приезжа́ет, как говори́тся, е́ле можа́ху, но при э́том де́лает вид, бу́дто он чересчу́р утоми́лся строи́тельством и дела́ми и поэ́тому не мо́жет да́же бесе́довать со свое́й супру́гой.
– Я, – говори́т, – извиня́юсь, не могу́ по-пре́жнему подо́лгу разгова́ривать с ва́ми на ра́зные те́мы и тем бо́лее любова́ться ва́ми, поско́льку от уси́ленных заня́тий у меня́ измени́лся хара́ктер и я потеря́л не́которую жи́вость своего́ темпера́мента.
И при э́том он стал при ней притворя́ться – хо́дит сго́рбившись, о́хает, ха́ркает ли́шней слюно́й и прикрыва́ется двумя́ одея́лами. А у самого́ мо́рда цвету́щая и здоро́вье – лу́чше не на́до.
В доверше́ние всего́ он подговори́л одного́ знако́мого врача́ Орло́ва, что́бы тот нашепта́л Еле́не Григо́рьевне ра́зные устраша́ющие слова́. И дал ему́ для э́того не́которую су́мму де́нег.
Вот врач приезжа́ет, а́хает, восклица́ет и говори́т Еле́не Григо́рьевне:
– Да! Э́то да! О́хо-хо! Тако́е молодо́е, цвету́щее существо́, а здоро́вье у него́ в вы́сшей сте́пени пога́ное. Вы его́ береги́те и не волну́йте. Пуща́й он лу́чше всего́ спит в отде́льном кабине́те. И ва́ше да́мское де́ло исполня́ть все его́ капри́зы и тре́бования.
Вот э́та ду́ра немы́слимо рыда́ет, хо́дит на цы́почках и ни́чем не трево́жит своего́ супру́га, кото́рого по-пре́жнему лю́бит и обожа́ет.
Voilà donc que notre Bleuet aménage à Dietskoe Selo¹ chez son épouse Elena Grigorievna, et là soudain se rend compte qu’elle ne l'intéresse plus guère. Il comprend qu’il n’a pas un amour tel pour désirer éternellement vivre auprès d’elle et respirer le même air que le sien.
« Divorcer, pense-t-il, serait bien stupide de ma part. Mais je ne vais pas rester à bayer et me tourner les pouces. »
Et voilà qu'il commence à flirter çà et là, à vivre diverses aventures et romances. C’est ainsi qu’il s’amourache d’une beauté incroyable. Les deux tourtereaux font la noce, trinquent à leur bonheur et le Bleuet transi dépose aux pieds de la belle de coûteux petits présents.
Quand il rentre à la maison, comme on dit beurré comme un p’tit Lu, il prétend qu'il est trop épuisé par ses affaires, son travail, et qu'il n’a même plus la force de tenir une conversation.
- Je suis désolé, dit-il à son épouse, je ne peux à chaque fois passer des heures à bavarder de tout et n’importe quoi, et encore moins à rester là à vous contempler, car à force de trimer, mon caractère en pâtit. Voyez comme j'ai perdu toute ma vivacité et ma fougue !
Et en même temps, devant elle, il commence à feindre, à marcher le dos courbé, à gémir et à cracher, à s’envelopper dans une double couverture. Mais sa gueule, elle, reste épanouie. En meilleure santé notre Bleuet ne saurait être.
Pour couronner le tout, il convainc Orlov, un médecin de sa connaissance, de susurrer à l’oreille d’Elena Grigorievna de bien effrayants diagnostics à son sujet. Et pour cela il a eu soin de graisser la patte du bonhomme.
Le médecin, l’air grave, confie à Elena Grigorievna : - Oh là là ! Pour de bon, un être si jeune, à la fleur de l’âge, mais pourtant en si piteuse santé... Prenez soin de lui, madame, et ne le tracassez en rien. Il serait préférable que vous fassiez chambre à part. Votre devoir d’épouse est de répondre à ses desiderata et satisfaire à ses moindres caprices.
Et voilà cette idiote qui se met à sangloter sans arrêt, qui marche sur la pointe des pieds en faisant le moins de bruit possible pour ne pas déranger son mari, cet homme qu'elle aime tant, cet être qu’elle adore plus que tout.
1- Dietskoe Selo (Детское Село), nom de la ville de Pouchkine (Пушкин) entre 1918 et 1937 - et auparavant, sous les tsars, Tsarskoe Celo (Царское Село) -, une des résidences impériales située à une vingtaine de kilomètres au sud de Saint-Pétesbourg.
-
M. Zochtchenko – Bon voyage ! (01)
Bon voyage ! Счастли́вый путь! Mikhaïl Zochtchenko - Михаил Зощенко
Bon voyage !
После́дний расска́з под ло́зунгом Счастли́вый путь
Extrait du Livre bleu ciel (Голуба́я кни́га)
(1935)Premier épisode - Первый эпизод
Бога́тых, со́бственно, у нас не́ту. Но зажи́точные у нас име́ются.
У нас не́которые хорошо́ получа́ют. Не́которые по за́ймам выи́грывают. Не́которые вообще́ пёс их зна́ет отку́да беру́т де́ньги.
Но что тако́е бога́тство – мы ма́ло себе́ представля́ем. Мы почти́ не зна́ем, что э́то за состоя́ние, при кото́ром всё мо́жно купи́ть, и ру́шатся все прегра́ды, и нет ничего́ на све́те, чего́ нельзя́ пожела́ть.
(...)
Вот, изво́льте, расска́з о том, как одна́ любо́вь была́ ку́плена за де́ньги и что из э́того получи́лось.
А жила́ в Ленингра́де одна́ вообще́ да́мочка, до́чка одного́ бога́того инжене́ра.
И́ли он не был инжене́р, а был подря́дчик – сейча́с э́то хорошо́ не изве́стно. То́лько факт, что он стро́ил ча́стные дома́ и при э́том неимове́рно разбогате́л. Ну, мо́жет быть, там ха́пнул и́ли вообще́ укра́л, я не зна́ю.
Вот он черто́вски разбогате́л (а бы́ло э́то в нача́ле НЭ́Па¹) и, разбогате́вши, стал, коне́чно, приобрета́ть ра́зные це́нные вещи́цы, ра́зные там карти́ны, ковры́, ла́мпы, одея́ла. При э́том у него́ име́лись золоты́е моне́ты ца́рской чека́нки, брилья́нты и вообще́ чёртова у́йма вся́кого добра́ и костю́мов.
Коне́чно, неизве́стно, что случи́лось бы с ним в на́ши дни, но он, бу́дучи неглу́пым челове́ком, своевре́менно в два́дцать четве́ртом году́ у́мер со споко́йной улы́бкой на уста́х – де́скать, эх, вы, дураки́, не зна́ю, как вы, а я прили́чно на́жил и до́чке всё передаю́.
И сам, как говори́тся, сыгра́л в я́щик.
А до́чка у него́ была́ ну вообще́ малоинтере́сное существо́, така́я вообще́ ба́рышня ни то ни сё. Ну вообще́ хо́дит, сиди́т, говори́т и ку́шает, но к поэ́зии не име́ет скло́нности и на роя́ле и́грать не мо́жет.
Без своего́ бога́тства ей, коне́чно, ноль цена́, но, поско́льку у неё бы́ло бога́тство, за ней мужчи́ны си́льно волочи́лись и да́же три ра́за подря́д жени́лись на ней, но всё как-то неуда́чно. И да́же за ней оди́н до́ктор уха́живал. Но, бу́дучи полити́чески гра́мотным челове́ком, он не прида́л значе́ния её бога́тству, понима́я, что э́то есть не́что кратковре́менное. Он не́сколько поуха́живал за ней и, предвидя́ неприя́тности, ушёл, как говори́тся, в кусты́.
Но тут она́ знако́мится с одни́м инжене́ром. Тако́й интере́сный краса́вец, тоня́га, одева́ется. Тако́й вообще́ педа́нт и люби́мец же́нщин. Души́стый плато́к в карма́не, каки́е-то за́понки, ещё что-то тако́е. И при э́том име́ет и́мя – Лю́тик.
Вот э́тот моло́дой люби́мец дам посеща́ет на́шу Е́лену Григо́рьевну и ви́дит у неё несме́тное коли́чество барахла́. И вот, распали́вшись на э́то барахло́, он кру́жит да́мочке го́лову и одна́жды говори́т ей, мол, не хоти́те ли вы быть мое́й жено́й.
А э́та ду́ра, влюблённая в него́ как ко́шка, трясётся от ра́дости и говори́т: «Ах, я твоя́ наве́ки».
Вот он, не будь дура́к, же́нится на ней поскоре́й, чу́дно живёт, восторга́ется жизнью́, заку́сывает по пять раз в день и ду́мает: «Вот так устро́ился!»
1- НЭП: Новая экономическая политика, — это этап в истории СССР, когда большевики частично вернули право на частную собственность и свободную торговлю. Это шло вразрез с коммунистической идеологией, но помогло большевикам удержать власть. НЭП начался в 1921-м и завершился к 1929 году. Читайте.
En fait, chez nous il n’y a pas de riches. Mais il y a, disons, ‘des gens aisés’.
Certains sont bien payés. Certains s’engraissent grâce aux bons d’Etat. D’autres, personne n’a même idée d’où diable ils tirent leur argent.
Mais nous n’avons aucune idée de ce qu’est la richesse, la vraie. Nous ne connaissons pas ou à peine ce genre de confort où tout peut être acheté, où toutes les barrières s’effondrent et où il n’y a rien au monde qu’on désire qui ne puisse être acquis par l’argent.
(...)
Voici, si vous le permettez, la façon dont un amour fut acheté par l'argent et ce qui en résulta.
A Leningrad vivait une donzelle, la fille d'un riche ingénieur. Ou peut-être n'était-il pas ingénieur, mais entrepreneur – on ne sait plus bien à présent. Le fait est seulement qu’il construisait des maisons et qu’ainsi il devint énormément riche. Comment avait-il raflé - ou peut-être même volé - la mise, je ne sais pas.
Il était donc devenu sacrément riche (c'était au début de la Nouvelle Politique Economique¹), et, ce faisant, il avait bien sûr commencé à s’entourer d’objets de valeur : peintures, tapis, lampes, beaux édredons… Et aussi, il possédait des pièces d'or frappées de l’estampe impériale, des brillants et, plus généralement, une foutue quantité de coûteuses breloques ainsi que du beau linge.
Bien sûr, on ne sait pas ce qui lui serait arrivé de nos jours², mais ayant été suffisamment malin, il sut mourir à temps, en 1924, avec, sur les lèvres, un sourire tranquille, comme pour dire à tout le monde : « Holà, bande d’imbéciles, je ne sais pas pour vous, mais moi j’ai su m’engraisser, et, à présent, toute mon oseille je la refile à ma fille. »
Et c’est ainsi, comme on dit, qu’il passa l’arme à gauche.
Et sa fille était, en somme, une créature sans intérêt, une donzelle fadasse qui passait le plus clair de son temps à aller et venir, causer et souper, sans goût aucun pour la poésie ni talent pour le piano.
Sans son héritage, bien sûr elle n’aurait pas valu deux sous, mais comme elle avait du capital, les hommes tournaient autour. Et même par trois fois, elle réussit à se caser mais sans grand succès. Et même elle connut un médecin qui se montra bien entreprenant à son égard. Mais, étant un homme politiquement éclairé, il avait su ne pas s’attacher à sa richesse, réalisant que c’était là chose bien éphémère. Il flirta un peu avec elle mais, anticipant les soucis à venir, très vite il renonça, et, comme on dit, se défila la queue entre les jambes.
Mais voilà qu’ensuite elle rencontre un ingénieur. Un bellâtre, beau parleur, un habile donneur de leçons, un pédant qui plaisait aux dames. Toujours un mouchoir parfumé dans la pochette de sa veste, des boutons de manchette, etc... En plus, le type répondait au doux nom de Bleuet…
Ce Bleuet, ce jeune galant fréquente donc notre Elena Grigorievna et s’enflamme à la vue de la quantité de brocantes de valeur qu'elle possède. Il lui tourne la tête et soupire un beau jour à la donzelle : - Ça n’vous dirait pas comme ça des fois de vouloir m’épouser ?
Et cette tête d’ânesse, enamourée comme une chatte, frémit de joie et lui répond : - Oh mon cœur, je suis à toi pour toujours.
Alors lui, saute sur l’occasion, l'épouse au plus vite, vit à merveille, profite de l’existence, passe à table cinq fois par jour et se dit : « Eh bien, me voilà bien verni ! »
1- La Nouvelle politique économique (NEP) – 1921-1928/29 – avait pour but de relever l’économie soviétique suite aux années de guerre civile. Allant à l’encontre de l’idéologie communiste, elle instaura une économie mixte qui permit le relèvement rapide du pays par le rétablissement d'un secteur privé ainsi que la liberté du commerce intérieur. Pour en savoir plus sur la NEP : www.herodote.net.
2- Le 6 janvier 1930, un décret officialise la fin de la NEP. D’abord par la collectivisation des terres agricoles et ensuite de l’ensemble de l’économie privée (1931). La chasse aux ‘koulaks’ (paysans riches) et aux ‘nepmen’ (entrepreneurs enrichis) deviendra féroce.
-
M. Zochtchenko – Une vie de riche (02)
Mikhaïl Zochtchenko - Михаил Зощенко
Une vie de riche - Бога́тая жизнь
Episode deux - Второй эпизод
Obligation d'Etat de l'URSS, 1935 ...Я как в пе́рвый день получи́л де́ньги, так всё и начало́сь, все несча́стья... То жил споко́йно и безмяте́жно, то повезло́ со всех концо́в. А я как в кварти́ру с деньга́ми вкати́лся, так сра́зу ви́жу, что нела́дно что-то. Ро́дственники, коне́чно, ви́жу, колба́сятся по кварти́ре. То нет никого́, а то сидя́т на всех сту́льях. Поздравля́ют. Я, коне́чно, дал ка́ждому для поте́хи по два рубля́.
А Ми́шка, же́нин брати́шка, наибо́льше колбаси́тся.
— Дово́льно,— говори́т,— сты́дно по два рубля́ отва́ливать, когда́, говори́т, капита́лец есть.
— Ну, сло́во за́ слово, рука́ми по столу́ — дра́ка. Кто кого́ бьёт — неизве́стно. А Ми́шка снял с ве́шалки моё демисезо́нное пальти́шко и вы́шел.
...Ну, расплева́лся я с ро́дственниками. Стал так жить.
...Купи́л, коне́чно, вся́кого добра́. Кастрю́ли купи́л, пшена́, на два го́да. Стал ду́мать, куда́ ещё де́ньги присоба́чить.
...Смотрю́ — жена́ по хозя́йству трётся, ни отды́ху ей, ни сро́ку.
«Не де́ло,— ду́маю.— Хоть и ба́ба она́, а всё-таки равнопра́вная ба́ба. Стоп,— ду́маю.— Возьму́,— ду́маю,— ей в по́мощь небольшу́ю девчо́нку. Пуща́й девчо́нка проду́кты стря́пает».
Ну, взял. Девчо́нка крупу́ стря́пает, а жена́, на досу́ге, сиди́т це́лые дни на сундучке́ и пла́чет. То рабо́тала и весели́лась, а то сиди́т и пла́чет. Ей, ви́дите ли, на досу́ге вся́кие несча́стья ста́ли вспомина́ться, и как па́па её сконча́лся, и как она́ за́муж за меня́ вы́шла... Вообще́ поле́зла ей в го́лову по́лная ерунда́ от де́лать не́чего.
Дал я, коне́чно, супру́ге де́нег.
— Сходи́,— говорю́,— хотя́ бы в клуб и́ли в теа́тр. Я бы,— говорю́,— и сам с тобо́й пошёл, да мне, ви́дишь ли, за дрова́ми последи́ть на́до.
Ну, попла́кала ба́ба — пошла́ в клуб. В лото́ ста́ла игра́ть. Днём пла́чет — на досу́ге, а ве́чером игра́ет.
А я за дрова́ми слежу́. А девчо́нка проду́кты стря́пает.
А по́сле председа́тель захо́дит и говори́т: — Ты,— говори́т,— что ж э́то, су́кин кот, подро́стков эксплуати́руешь? Почему́,— говори́т,— девчо́нка Бы́кова не зарегистри́рована? Я,— говори́т,— на тебя́ в наро́дный суд пода́м, да́ром что ты де́ньги вы́играл...
Илья́ Ива́ныч сно́ва махну́л руко́й, попра́вил га́лстук и замолча́л.
— Пло́хо,— сказа́л я.
— Ещё бы не пло́хо,— оживи́лся Илья́ Ива́ныч.— Сижу́, ска́жем, за пи́вом, а в груди́ сосёт. Мо́жет, сию́ мину́ту дрова́ у меня́ спёрли. И́ли, мо́жет, в кварти́ру ле́зут... А у меня́ самова́р но́вый стои́т. И сиде́ть неохо́та, и идти́ неохо́та. Что ж до́ма? Жена́, коне́чно, мо́жет быть, пла́чет. Девчо́нка Бы́кова то́же пла́чет — бои́тся под суд идти́... Ми́шка, же́нин брат, наве́рное, вокру́г кварти́ры колба́сится — влезть хо́чет... Эх, лу́чше бы мне и де́нег э́тих не выи́грывать!
Илья́ Ива́ныч расплати́лся за пи́во и гру́стно пожа́л мне ру́ку. Я бы́ло хоте́л его́ уте́шить на проща́нье, но он вдруг спроси́л: — А чего́ э́то са́мое... Ро́зыгрыш-то но́вый ско́ро ли бу́дет? Тысчо́нку бы мне, э́тово, непло́хо вы́играть для ро́вного счёта...
Илья́ Ива́ныч одёрнул свой ро́зовый га́лстук и, кивну́в мне голово́й, торопли́во пошёл к до́му.
...Et c’est comme ça depuis le premier jour, continue Ilya Ivanovitch. Dès que j’ai eu touché ce pognon. C’est à ce moment-là que tout a commencé, tous mes malheurs...
...Avant j’avais une vie calme et pépère, jusqu’à ce que je décroche le gros lot.
...A peine rentré avec l’oseille, j’ai immédiatement vu que quelque chose clochait à l'appartement. Ma famille, bien sûr. Je les vois tous qui gigotent. D’abord personne, puis tous le cul sur les chaises. Ils me félicitent. Moi, bien sûr, grand seigneur, je leur offre deux roubles, deux roubles à chacun, juste histoire de blaguer.
...Et c’est Michka, le frérot de ma femme, le plus excité de tous : - C’est une belle honte, qu’il dit, de refiler deux roubles quand on est un capitaliste plein aux as !
...Alors là, un mot en entraîne un autre, on frappe du poing sur la table : c’est la bagarre. On ne sait plus qui frappe qui. Et voilà-t-y pas que sur le porte-manteau Michka fauche mon paletot mi-saison et se débine avec.
...Voilà comment je me suis coupé d’avec tous mes proches parents. C’est comme ça...
...Bien sûr, j’ai acheté toutes sortes de choses : des casseroles, des céréales pour deux ans. J'ai commencé à réfléchir où placer mon pognon.
...Et puis je vois ma femme tout le temps qui se crève au ménage, sans trêve ni repos.
… « Ça va pas, que je pense. Et même si elle n’est qu’une bonne femme, elle a les mêmes droits que tout le monde… Stop ! que je pense… On prendra une petite bonne, que je me dis. La fille fera la popote. »
…Eh bien, on en a pris une. La fille fait la popote et ma femme, qui n’a plus rien à s’occuper, reste prostrée sur sa malle, toute la journée, et pleure.
...Avant elle s’affairait et était heureuse, à présent elle reste prostrée et pleure. Et, voyez-vous, pendant qu’elle est là à se tourner les pouces, elle commence à se remémorer toutes sortes de malheurs : le décès de son père et comment elle m'a épousé... En bref, plein d’absurdités qui lui passent par la tête parce qu'elle reste sans rien faire.
...Bien sûr, je lui ai refilé de mon blé : - Sors donc, que je lui dis, va danser ou alors va au théâtre. Je voudrais t’accompagner, que je lui dis, mais, vois-tu, je dois garder un œil sur le bois dans la cour.
...Eh bien, la journée elle pleure parce qu’elle n’a rien à faire, et le soir elle s’en va à son club, jouer au loto. Et pendant ce temps, je garde un œil sur le bois de chauffage, et la petite bonne fait la popote.
….Et puis le chef d’immeuble arrive et déclare : - Toi, qu’il dit, dis donc, espèce de fils de pute, tu exploites des gamines maintenant ? Pourquoi, qu’il m’interroge, la fille Bykova n’est-elle pas déclarée ? Je vais te traîner, qu’il ajoute, devant le tribunal du Peuple, même si tu en as plein les poches…
***
...Ilya Ivanovitch me fait de nouveau un geste de la main, redresse sa cravate et se tait.
- C'est bien triste tout ça, lui dis-je.
- C’est pire encore, réagit Ilya Ivanovitch. Je reste assis comme ça, à boire une bière, et l’angoisse qui me quitte pas. Peut-être qu’en ce moment même dans la cour on me fauche mon bois. Ou peut-être bien qu’y en a qui ont forcé ma porte… C’est qu’à la maison, j’ai un nouveau samovar... J’ai ni envie de rester ici à attendre ni envie de rentrer. Et à la maison quoi ? C’est sûr, peut-être ma femme est en train de pleurer. Et la fille Bykova elle aussi pleurniche – elle a peur d’être traînée devant le tribunal... Et Michka, mon beau-frère, qui tourne autour de l’appartement - il veut me dépouiller, le bougre... Ah, ça aurait été mieux si j’avais pas encaissé tout ce pognon !
Ilya Ivanovitch paye nos bières et me serre tristement la main. J’allais lui remonter le moral quand soudain il me demande : - Et à propos... Y aura-t-il bientôt une nouvelle émission de bons du Trésor ? Ça serait bien pour moi d'en acquérir un petit millier, juste pour faire un compte rond...
Ilya Ivanovitch rajuste alors sa cravate rose et, après un signe de la tête, me quitte et précipitamment rentre chez lui.
-
M. Zochtchenko – Une vie de riche (01)
Mikhaïl Zochtchenko, Une vie de riche, illustration : Sergueï Lemekhov (Сергей Лемехов) Mikhaïl Zochtchenko - Михаил Зощенко
Une vie de riche - Бога́тая жизнь
(1923)(nb : cette nouvelle ne fait pas partie du ‘Livre bleu ciel’)
Premier épisode - Первый эпизод
Куста́рь-переплётчик Илья́́ Ива́нович Спиридо́нов вы́играл по золото́му за́йму¹ пять ты́сяч рубле́й зо́лотом.
Пе́рвое вре́мя Илья́ Ива́ныч ходи́л совсе́м ошале́вший, разводи́л рука́ми, тряс голово́й и пригова́ривал: — Ну и ну... Ну и шту́ка... Да что же э́то, бра́тцы?..
Пото́м, осво́ившись со свои́м бога́тством, Илья́ Ива́ныч принима́лся высчи́тывать, ско́лько и чего́ он мо́жет купи́ть на э́ту су́мму. Но выходи́ло так мно́го и так здо́рово, что Спиридо́нов маха́л руко́й и броса́л свои́ подсчёты.
Ко мне, по ста́рой дру́жбишке, Илья́ Ива́ныч заходи́л ра́за два в день и вся́кий раз со все́ми мелоча́ми и но́выми подро́бностями расска́зывал, как он узна́л о своём вы́игрыше и каки́е удиви́тельные пережива́ния бы́ли у него́ в тот счастли́вый день.
— Ну что ж тепе́рь де́лать-то бу́дешь?—спра́шивал я.— Чего́ покупа́ть наме́рен?
— Да чего́-нибу́дь куплю́,— говори́л Спиридо́нов.— Вот дров, коне́чно, куплю́. Кастрю́ли, коне́чно, нужны́ но́вые для хозя́йства... Штаны́, коне́чно...
Илья́ Ива́ныч получи́л наконе́ц из ба́нка це́лую гру́ду но́веньких черво́нцев и исче́з без следа́. По кра́йней ме́ре, он не заходи́л ко мне бо́лее двух ме́сяцев.
Но одна́жды я встре́тил Илью́ Ива́ныча на у́лице.
Но́вый све́тло-кори́чневый костю́м висе́л на нём мешко́м. Ро́зовый га́лстук лез в лицо́ и щекота́л подборо́док. Илья́ Ива́ныч ежесеку́ндно одёргивал его́, сплёвывая от зло́сти. Бы́ло заме́тно, что и костю́м, и у́зкий жиле́т, и пы́шный га́лстук меша́ли челове́ку и не дава́ли ему́ споко́йно жить.
Сам Илья́ Ива́ныч о́чень похуде́л и осу́нулся. И лицо́ бы́ло жёлтое и нездоро́вое, со мно́гими ме́лкими морщи́нками под глаза́ми.
— Ну, как?— спроси́л я.
— Да что ж,— уны́ло сказа́л Спиридо́нов.— Живём. Дрове́ц, коне́чно, купи́л... А так-то, коне́чно, скучнова́то.
— С чего́ бы?
Илья́ Ива́ныч махну́л руко́й и пригласи́л меня́ в пивну́ю. Там, одёргивая ро́зовый га́лстук, Илья́ Ива́ныч сказа́л: — Вот все говоря́т: буржу́и, буржу́и... Буржу́ям, де́скать, не житьё, а мали́на. А вот я сам, ска́жем, буржу́ем побыва́л, капитали́стом... А чего́ в э́том хоро́шего?
— А что?
— Да как же,— сказа́л Спиридо́нов.— Ну́те-ка, са́ми счита́йте. Ро́дственники и свойстве́нники, кото́рые бы́ли мои́ и же́нины,— со все́ми расплева́лся. Поссо́рился. Э́то, ска́жем, раз. В наро́дный суд попа́л я и́ли нет? Попа́л. По де́лу гражда́нки Бы́ковой. Разбо́р бу́дет. Э́то, ска́жем, два...Жена́, супру́га то есть, Ма́рья Игна́тьевна, наскво́зь все дни сиди́т на сунду́чке и пла́чет... Э́то, ска́жем, три... Налётчики дверь мне в кварти́ре лома́ли и́ли нет? Лома́ли. Хотя́ и не слома́ли, но есть мне от э́того беспоко́йство? Есть. Я, мо́жет, тепе́рь из кварти́ры не могу́ уйти́. А е́сли в кварти́ре сиди́шь, опя́ть пло́хо — дрова́ во дворе́ краду́т. Куб у меня́ дров ку́плен. Следи́ть на́до.
Илья́ Ива́ныч с отчая́нием махну́л руко́й.
— Чего́ же ты тепе́рь де́лать-то бу́дешь?— спроси́л я.
— А я не зна́ю,— сказа́л Илья́ Ива́ныч.— Пря́мо хоть в пе́тлю...
L'artisan relieur Ilya Ivanovitch Spiridonov a encaissé cinq mille roubles-or grâce à ses bons d’Etat¹.
Au début, Ilya Ivanovitch allait et venait complètement abasourdi, écartant les bras, secouant la tête et disant : - Eh bien, eh bien… Holà, qu'est-ce qui m’arrive... Mais qu'est-ce que c'est qu’tout ça, camarades ?
Puis, habitué à sa nouvelle richesse, Ilya Ivanovitch a commencé à calculer tout ce qu'il pourrait s’acheter avec. Mais cette fortune s'avérant si énorme et si inespérée, soupirant, il a fini par abandonner tout calcul.
Ilya Ivanovitch, en vieux pote, venait me rendre visite une ou deux fois par jour et à chaque fois me racontait par le menu, et à chaque coup avec de nouveaux détails, comment il avait appris sa nouvelle bonne fortune et quelles incroyables sensations il avait ressenties en cet heureux jour.
- Eh bien, que vas-tu faire maintenant ? lui ai-je demandé. Qu'as-tu décidé de t'acheter ?
- Oui, c’est sûr, je vais acheter du bois de chauffage. De nouvelles casseroles, c’est sûr aussi, la cuisine en a besoin... Et une nouvelle paire de pantalons, c’est sûr...
Finalement, Ilya Ivanovitch ayant reçu de la banque toute une pile de bons du Trésor flambant neufs a disparu sans laisser de trace. Au moins pendant plus de deux mois il n'est pas réapparu.
Mais voilà qu’un jour je le croise dans la rue.
Mal fagoté dans son nouveau costume beige, une cravate rose lui remontait au visage et venait lui chatouiller le menton. Constamment il tentait de la remettre en place en crachant de colère. Il était évident que son nouveau costume, le gilet étroit qu’il portait et sa cravate exubérante l’empêtraient sans le laisser respirer.
Il avait perdu beaucoup de poids et avait une mine défaite. Son teint était jaune et maladif. Et sous ses yeux se dessinaient de nombreuses petites rides.
- Et alors, comment te portes-tu ? lui demandé-je.
- Eh bien, me répond-il tristement, on se porte... Bien sûr, j’ai acheté du bois de chauffage… Mais tout ça n’a rien de folichon.
- Pourquoi donc ?
Ilya Ivanovitch fait un geste de la main et m'invite au bistro. Là, réajustant sa cravate rose, il me dit tout de go : - Tout le monde répète : Ah ! les bourgeois, les bourgeois... Pour les bourgeois, qu’ils disent, la vie c’est du gâteau. Et voilà que moi-même, disons, je suis devenu un de ces bourgeois, un capitaliste... Et qu'est-ce que j’y ai gagné, je vous demande ?
- Dis-moi quoi ?
- Quoi donc ? me répond Spiridonov : des nèfles ! Faites le compte par vous-même. Primo, je me suis fâché avec ma famille et tous ceux de ma belle-famille - à savoir les parents de ma femme. Je me suis emporté. Ça fait, disons, un. Deuzio : est-ce qu’on m’a traîné devant le tribunal populaire ou pas ? Oui, on m’y a traîné. A cause de la citoyenne Bykova. L’examen de l’affaire est en cours. Cela fait deux... Et troizio mon épouse, ma propre femme, Maria Ignatievna, reste toute la sainte journée assise les fesses sur une malle et n’arrête pas de pleurer, et en voilà de trois !…
Il poursuit : - Une bande de pillards a-t-elle ou non défoncé la porte de notre appartement ? Oui, ils l’ont défoncée. Et même s’ils ne l’avaient pas fait, en serais-je plus tranquille ? Non. A présent, je vais peut-être ne plus pouvoir quitter l’appartement. Et si je reste dedans, c'est pire encore. Dans la cour on vole mon bois de chauffage. J'en ai acheté une stère et il me faut bien garder un œil dessus.
Ilya Ivanovitch me fait un geste de désespoir.
- Et que vas-tu faire maintenant ? lui demandé-je.
- Je ne sais pas, soupire-t-il. C’est à se pendre...
1- Depuis 1922, l’Union soviétique a émis régulièrement des obligations d’État (Выигрышные займы), dite ‘gagnantes’ (!), pour certaines indexées sur le cours de l’or. Lire (en russe) : 'Добровольные займы в Советском Союзе'.
-
M. Zochtchenko – La femme qui… (04)
Une mégère cupide, dessin de Deligne La femme qui n’autorisa pas son mari à mourir
Рассказ́ о том, как жена́ не разреши́ла му́жу умере́ть
Episode quatre - Четвёртый эпизод
К но́чи Ива́н Са́ввич верну́лся домо́й. Пришёл он распа́ренный и в снегу́. Пришёл и лёг на ко́йку.А в рука́х у него́ бы́ли де́ньги.
Хоте́ла Мо́тя подсчита́ть – не дал.
– Не тронь, – говори́т, – пога́ными рука́ми. Ма́ло ещё.
На друго́й день Ива́н Са́ввич опя́ть встал. Опя́ть кряхте́л, оде́лся и, распя́лив ру́ки, вы́шел на у́лицу.
К но́чи верну́лся, и опя́ть с деньга́ми. Подсчита́л вы́ручку и лёг.
На тре́тий день то́же. А там и пошло́, и пошло́ – встал челове́к на́ ноги. И по́сле, коне́чно, бро́сил собира́ть на у́лице. Тем бо́лее что, попра́вившись, он уже́ не и́мел тако́го печа́льного ви́да и прохо́жие са́ми переста́ли ему́ дава́ть.
А когда́ переста́ли дава́ть, он сно́ва присту́пил к свое́й профе́ссии.
Так он и не по́мер. Так Матрёна и не дала́ ему́ помере́ть.
Вот что сде́лала Матрёна с Ива́н Са́ввичем.
Коне́чно, како́й-нибу́дь райо́нный лейб-ме́дик, прочита́в э́тот расска́з, усмехнётся. Ска́жет, что нау́ке неизве́стны таки́е фа́кты и что Матрёна ни при чём тут. Но, мо́жет, нау́ке и то́чно неизве́стны таки́е фа́кты, одна́ко Ива́н Са́ввич и посейча́с жив. И да́же на днях он зако́нчил каку́ю-то художе́ственную вы́веску для мясно́й торго́вли.
А впро́чем, слу́чай э́тот мо́жно объясни́ть и медици́нски, нау́чно. Мо́жет, Ива́н Са́ввич, вы́йдя на у́лицу, сли́шком распа́рился от волне́ния, перепре́л, и с по́том вы́шла у него́ боле́знь нару́жу.
Впро́чем, неизве́стно.
В о́бщем, жа́дная бабёнка, люби́тельница де́нег, сохрани́ла благодаря́ свое́й жа́дности драгоце́нную жизнь своему́ супру́гу. Что явля́ется, коне́чно, весьма́ ре́дким слу́чаем. А ча́ще всего́ быва́ет наоборо́т.
Quand vient la nuit, Ivan Savvitch rentre chez lui, couvert de neige et cuit à l’étuvée. Et à peine rentré, il se couche.
Mais dans les mains, il tient son pognon. Sa moitié Motia voudrait compter combien, mais c’est hors de question : - N’y touche pas, et ôte tes sales pattes. Le compte n’y est pas encore, lui dit-il.
Le matin suivant, Ivan Savvitch de nouveau se lève. Encore une fois, gémissant et tremblant, il s’habille et, les mains déjà prêtes à mendier, quitte la maison.
A la nuit tombée il revient, et avec encore plus de pièces. Il compte combien et se couche.
Et le troisième jour pareil, et ainsi de suite. Et jour après jour, le bonhomme sent qu’il se rétablit.
Et puis, bien sûr, enfin, il cessa de mendier. D’autant plus que s’étant refait une santé il n'avait plus la mine assez défaite, et les passants eux-mêmes cessèrent de lui faire l’aumône.
Et quand les aumônes cessèrent, Ivan Savvitch reprit son ancien métier.
Ainsi ne mourut-il pas. Ainsi Matriona, son épouse, ne lui avait pas permis de mourir. Voici ce que fit cette femme pour son cher Ivan.
Bien sûr, n’importe quel obscur médecin de quartier ayant exercé à la capitale¹, lisant cette histoire, en sourirait. Il dirait que de tels cas sont inconnus de la science et que Matriona n'avait rien à voir à tout ça. Peut-être, mais même si de tels cas sont effectivement ignorés de la science, le fait est qu’Ivan Savvitch est toujours bien en vie aujourd’hui. Et même, il y a peu, a-t-il terminé de peindre l’enseigne d’une devanture de boucherie.
Mais, soit dit en passant, cette affaire peut tout aussi bien s'expliquer par la médecine, scientifiquement. Peut-être, Ivan Savvitch, en dehors, avait-il sué sang et eau et ainsi évacué sa crève par tous les pores de sa peau ?
Cependant, cela personne ne le sait.
En définitive, une mégère cupide, amoureuse de l'argent, par le fait même de sa cupidité a préservé la précieuse vie de son époux. Ce qui, bien sûr, est un cas très rare. Car le plus souvent, c’est le contraire qui se passe.
1- Ici l’auteur emploie avec ironie le terme Leïb-médik (лейб-медик), un titre honorifique décerné à l’époque impériale à un médecin attaché aux personnes de la cour. Pour en savoir plus (en russe) : La médecine à la cour impériale.
-
M. Zochtchenko – La femme qui… (03)
'Juste ôter mon chapeau et attendre...' Illustration Nicolas Radlov (Николай Радлов) La femme qui n’autorisa pas son mari à mourir
Рассказ́ о том, как жена́ не разреши́ла му́жу умере́ть
Episode trois - Третий эпизод
Тут доброду́шная сосе́дка, ба́бка Ани́сья, вперёд выступа́ет.– Я, – говори́т, – его́ обмо́ю. Я, – говори́т, – Ива́н Са́ввич, тебя́ обмо́ю. Ты не сомнева́йся. И де́нег я с тебя́ за э́то не возьму́. Э́то, – говори́т, – вполне́ бо́жеское де́ло – обмы́ть поко́йника.
Матрёна говори́т:
– Ах, она́ обмо́ет! Скажи́те, пожа́луйста. А гроб! А, наприме́р, теле́жка! А попу́! Что я для э́той це́ли свой гардеро́б бу́ду продава́ть? Тьфу на всех! Не дам ему́ помере́ть. Пуща́й зарабо́тает немно́го де́нег и тогда́ пуща́й хоть два ра́за помира́ет.
– Как же так, Мо́тя? – говори́т Ива́н Са́ввич. – О́чень стра́нные слова́.
– А так, – говори́т Матрёна, – не дам и не дам. Вот уви́дишь. Зарабо́тай пре́жде. Да мне вперёд на два ме́сяца оста́вь – вот тогда́ и помира́й.
– Мо́жет, попроси́ть у кого́? – говори́т Ива́н Са́ввич.
Матрёна отвеча́ет:
– Я э́того не каса́юсь. Как хо́чешь. То́лько знай – я тебе́, дураку́, помере́ть не дам.
И вот до ве́чера Ива́н Са́ввич лежа́л сло́вно поме́рший, дыха́ние у него́ да́же прерыва́лось, а ве́чером он стал одева́ться. Он подня́лся с ко́йки, покряхте́л и вы́шел на у́лицу.
Он вы́шел во двор. И там, во дворе́, встреча́ет дво́рника Игна́та.
Дво́рник говори́т:
– Ива́н Са́ввичу с поправле́нием здоро́вья.
Ива́н Са́ввич говори́т ему́:
– Вот, Игна́т, положе́ньице. Ба́ба помере́ть мне не даёт. Тре́бует, понима́ешь, чтоб я ей де́нег оста́вил на два ме́сяца. Где бы мне де́нег-то раздобы́ть?
Игна́т говори́т:
– Копе́ек два́дцать я тебе́ могу́ дать, а остальны́е, валя́й, попроси́ у кого́-нибу́дь.
Ива́н Са́ввич двугри́венного, коне́чно, не взял, а пошёл на у́лицу и от по́лного утомле́ния присе́л на ту́мбу.
Вот он присе́л на ту́мбу и вдруг ви́дит – како́й-то прохо́жий кида́ет ему́ моне́ту на коле́ни. Он как бы подаёт, уви́дев пе́ред собо́й больно́го и чересчу́р ослабе́вшего челове́ка.
Тут Ива́н Са́ввич слегка́ оживи́лся.
«Е́жели, – ду́мает, – так оберну́лось, то на́до посиде́ть. Мо́жет, наброса́ют. Дай, – ду́мает, – сни́му ша́пку».
И вот, зна́ете, в коро́ткое вре́мя действи́тельно прохо́жие накида́ли ему́ поря́дочно.
Et voilà que se présente une bonne voisine, la vieille Anissia...
- Moi, qu’elle dit, je le laverai. Moi, qu’elle répète, Ivan Savvitch, je laverai ta dépouille. N’en doute pas. Et je ne te demanderai aucun sou pour ça. Oh, qu’elle insiste, c'est chose bien sacrée que la toilette d’un défunt.
Matriona rétorque : - Ah, elle va le laver ! Et dites donc s'il vous plaît : et le cercueil ? et, par exemple, le tombereau ? et le pope ? Vais-je devoir vendre ma garde-robe pour payer tout ça ? Ouste tout le monde ! Je ne le laisserai pas mourir. Qu’il aille donc gagner un peu d'argent d’abord et ensuite il pourra mourir deux fois s’il le veut.
- Comment ça, Motia¹ ? lui répond Ivan Savvitch. Tes paroles sont bien étranges.
- C’est comme ça et pas autrement, dit Matriona, Je ne le permettrai pas, non, non, non et non. Tu vas voir ! Va travailler d’abord et ramène-moi deux mois d’avance, et après tu pourras crever si tu veux.
- Peut-être que si on demande à quelqu’un... ? murmure Ivan.
- C’est pas mon affaire ! lui rétorque Matriona. Fais comme tu le sens. Sache juste, tête d’âne, que je ne t’autorise pas à mourir.
Et voici qu’au soir, Ivan Savvitch, qui gisait pour ainsi dire tel un transi et qui avait même cessé de respirer, se leva de sa couche et commença à s'habiller.
En gémissant il quitte la maison. Et là, dans la cour, ne voilà-t-il pas qu’il croise Ignace le concierge.
Le concierge le salue : - Bon rétablissement, Ivan Savvitch !
Ivan Savvitch lui explique la situation : - Vois-tu la chose, Ignace, c’est juste que ma bonne femme ne me permet pas de mourir. Imagine, elle exige que je lui ramène de l’argent : deux mois d’avance, qu’elle exige. Où vais-je pouvoir dénicher cette oseille ?
Ignace lui dit : - Je peux bien te refiler vingt kopecks mais, pour le reste, adresse-toi à quelqu'un d’autre...
Ivan Savvitch, bien sûr, ne prit pas les vingt kopecks du concierge, et, rejoignant la rue, s’assit sur un plot, écrasé de fatigue.
Et ne voilà-t-il pas qu’à peine assis, un passant lui lance une pièce qui roule à ses pieds. Comme une aumône offerte à un infirme au corps trop affaibli.
Alors Ivan Savvitch commence à reprendre des couleurs. : « Peut-être, se dit-il, que je vais pouvoir m’en tirer comme ça : juste en restant assis. Peut-être qu'on va m’en jeter d’autres. Juste, pense-t-il, ôter mon chapeau et attendre... »
Eh bien, savez-vous, voilà qu’en peu de temps, les passants effectivement lui lancent des pièces, et par dizaines…
1- Motia – Diminutif de Matriona.
-
M. Zochtchenko – La femme qui… (02)
'Voilà qu’un jour Ivan Savvitch attrapa la crève..'. La femme qui n’autorisa pas son mari à mourir
Рассказ́ о том, как жена́ не разреши́ла му́жу умере́ть
Episode deux - Второй эпизод
А пе́ред тем как ему́ захвора́ть, он осла́б вдруг до невозмо́жности. И не то чтоб он ного́й не мог дви́нуть, ного́й он мог дви́нуть, а он осла́б, как бы сказа́ть, душе́вно. Он затоскова́л, что ли, по друго́й жи́зни. Ему́ ста́ли ра́зные кора́блики сни́ться, цвето́чки, дворцы́ каки́е-то. И сам стал ти́хий, мечта́тельный. И всё обижа́лся, что неспоко́йно у них в кварти́ре. Заче́м, де́скать, сосе́ди на балала́йке стреко́чут. И заче́м нога́ми ша́ркают.Он всё хоте́л тишины́. Ну, пря́мо-таки́ собра́лся челове́к помере́ть. И да́же его́ на ры́бное блю́до потяну́ло. Он всё солёненького стал проси́ть – селёдку.
Так вот, во вто́рник он заболе́л, а в сре́ду Матрёна на него́ насе́ла.
– Ах, скажи́те, пожа́луйста, заче́м, – говори́т, – ты лёг? Мо́жет, ты наро́чно привередни́чаешь. Мо́жет, ты рабо́ту не хо́чешь исполня́ть. И не хо́чешь зараба́тывать.
Она́ пи́лит, а он молчи́т.
«Пуща́й, – ду́мает, – языко́м тре́плет. Мне тепе́рича решите́льно всё равно́. Чу́вствую, что помру́ ско́ро».
А сам гори́т весь, но́чью по посте́ли ме́чется, бре́дит. А днём лежи́т осла́бший, как су́кин сын, и но́ги врозь. И всё мечта́ет.
– Мне бы, – говори́т, – пе́ред сме́ртью на ло́но приро́ды пое́хать, посмотре́ть, како́е э́то оно́. Никогда́ ничего́ подо́бного в свое́й жи́зни не ви́дел.
И вот оста́лось, мо́жет, ему́ мечта́ть два дня, как произошло́ тако́е обстоя́тельство.
Подхо́дит к его́ крова́ти Матрёна Васи́льевна и е́хидным го́лосом так ему́ говори́т:
– Ах, помира́ешь? – говори́т.
Ива́н Са́ввич говори́т:
– Да уж, извиня́юсь… Помира́ю… И вы переста́ньте меня́ заде́рживать. Я тепе́рича вы́шел из ва́шей вла́сти.
– Ну, э́то посмо́трим, – гово́рит ему́ Мо́тя, – я тебе́, подлецу́, не ве́рю. Я, – говори́т, – позову́ сейча́с ме́дика. Пуща́й ме́дик тебя́, дурака́, посмо́трит. Тогда́, – говори́т, – и реши́м – помира́ть тебе́ и́ли как. А пока́ ты с мое́й вла́сти не вы́шел. Ты у меня́ лу́чше про э́то не мечта́й.
И вот зовёт она́ райо́нного ме́дика из коммуна́льной лече́бницы. Райо́нный ме́дик Ива́н Са́ввича осмотре́л и говори́т Мо́те:
– У него́ и́ли тиф, и́ли воспале́ние лёгких. И он у вас о́чень плох. Он не ина́че как помрёт в аккура́т вско́ре по́сле моего́ ухо́да.
Вот таки́е слова́ говори́т райо́нный ме́дик и ухо́дит. И вот подхо́дит тогда́ Матрёна к Ива́ну Са́ввичу.
– Зна́чит, – говори́т, – взапра́вду помира́ешь? А я, – говори́т, – ме́жду про́чим, не дам тебе́ помере́ть. Ты, – говори́т, – бродя́га, лёг и ду́маешь, что тепе́рь тебе́ всё возмо́жно. Врёшь. Не дам я тебе́, подлецу́, помере́ть.
Ива́н Са́ввич говори́т:
– Э́то стра́нные ва́ши слова́. Мне да́же ме́дик дал разреше́ние. И вы не мо́жете мне препя́тствовать в э́том де́ле. Отвяжи́тесь от меня́…
Матрёна говори́т:
– Мне на ме́дика наплева́ть. А я тебе́, негодя́ю, помере́ть не дам. Ишь ты како́й бога́тый суки́н сын нашёлся – помира́ть реши́л. Да отку́да у тебя́, у подлеца́, де́ньги, чтоб помере́ть! Ны́нче, для приме́ру, обмы́ть поко́йника – и то де́нег сто́ит.
Et juste avant que d’attraper la crève, Ivan Savvitch Boutylkine s’affaiblit soudainement jusqu’à n’en plus pouvoir. Non pas jusqu’à ne plus pouvoir se lever, ça, il pouvait encore le faire, mais faible, faible, comment dire, jusqu’au fond des tripes. Il se languissait, pour ainsi dire, de passer à une autre vie.
Il commença à imaginer des petits bateaux, de petites fleurs, toutes sortes de palais lointains. Et il devint rêveur et silencieux. Toute l’agitation de l’appartement le heurtait. « Pourquoi, s’interrogeait-il, pourquoi tous ces voisins qui grattent leur balalaïka du soir au matin ? Dans quel but ces gens traînent-ils leurs savates ? »
Surtout, ce qu’il désirait le plus c’était le silence. Car c’est ainsi qu’une personne se prépare à passer de vie à trépas. Et même, il lui prit une envie folle de poisson et se mit à réclamer du hareng saur.
Donc, le mardi voilà qu’il tombe malade et que déjà le mercredi Matriona le presse : - Ah mais dites donc, voyez-moi ça, et pourquoi que tu restes couché là ? P’têt bien que tu nous fais un caprice, p’têt bien que tu veux pas aller travailler et que tu n’veux pas gagner not’ vie ?
Et elle le bassine et le bassine et lui reste silencieux.
« Cause toujours, pense-t-il... Pour de bon, à présent ça m’est égal. Je sens que je m’en vais bientôt mourir. »
Et il est tout fiévreux, et il se tourne et se retourne toute la nuit dans son lit, délirant. Et dans la journée, tel un fils de chien, sans force, il reste couché, les membres ballants.
Et toujours il songe : « Je m’en irais bien, se dit-il, avant que de mourir me balader au sein de mère Nature, pour voir à quoi elle ressemble. Je n’ai jamais rien contemplé de tel. »
Et à présent, il ne lui reste peut-être plus que deux jours à vivre et à rêver quand soudain...
Matriona Vassilievna s'approche de son lit et d'une voix caustique lui assène : - Ah, voilà donc que tu meurs ?
Ivan Savvitch répond : - Ben oui, j’en suis désolé... Je meurs... et tu ne pourras pas me retenir. A présent j’échappe à ton pouvoir.
- Eh bien, c’est ce que nous allons voir, lui rétorque-t-elle. Gredin que tu es : je ne te crois pas. Moi, qu’elle dit, je vais appeler le médecin. Tout de suite. Et le médecin, imbécile que tu es, t’auscultera. Et ensuite, qu’elle ajoute, nous déciderons si tu dois mourir ou quoi. En attendant, tu es toujours entre mes griffes et tu ferais mieux de ne pas rêver à pouvoir t’en tirer à si bon compte.
Et voilà donc qu’elle appelle le médecin du district.
Le médecin ausculte Ivan Savvitch et déclare à la bonne femme : - Il a attrapé ou bien la typhoïde ou bien une inflammation des poumons. C’est très très grave. Il succombera peu de temps après mon départ.
Ces derniers mots dits, le médecin du district s’en va. Et voilà que Matriona s’approche d’Ivan Savvitch.
- Ca veut dire que tu meurs vraiment ? qu’elle dit. Et moi, qu’elle ajoute, je ne te laisserai pas mourir ! Clochard que tu es, tu te couches et tu crois que tu peux faire ce que tu veux ? Menteur, scélérat ! Je ne te laisserai pas mourir, oh, ça non !
- Ce sont là des propos bien étranges, lui murmure Ivan. Même le médecin m'en a donné l’autorisation. Et tu ne peux pas m’en empêcher. Laisse-moi en paix à présent...
Matriona réplique : - Je me fous pas mal du médecin. Et toi, mon gredin, je ne te laisserai pas crever comme ça. Regardez ce que ce fils de chien de riche a encore été me trouver : il a décidé de mourir ! Et où vas-tu trouver l'argent pour mourir, scélérat ! De nos jours, juste pour exemple, la toilette d’un mort, ça coûte la peau des fesses…
-
M. Zochtchenko – La femme qui… (01)
Une boucle à oreille, Le sourcil bien marqué, Autant laisser les autres travailler. Comment avoir, les gars, le béguin pour une telle femme ? Mikhaïl Zochtchenko - Михаил Зощенко
La femme qui n’autorisa pas son mari à mourir
Рассказ́ о том, как жена́ не разреши́ла му́жу умере́ть
Extrait du Livre bleu ciel (Голуба́я кни́га)
(1935)
Premier épisode - Первый эпизод
Прожива́л на Петрогра́дской стороне́ оди́н небога́тый живопи́сец по и́мени Ива́н Са́ввич Буты́лкин.
Он состоя́л в како́й-то, я не зна́ю, куста́рной арте́ли и там чего́-то тако́е де́лал. Он, ка́жется, рабо́тал. Он писа́л там плака́ты и вы́вески, и ра́зные номера́ для домо́в, и вся́кие указа́тели, и так да́лее.
Он, ме́жду про́чим, мог бы о́чень неду́рно жить, но он, к сожале́нию, ча́сто хвора́л и, не отлича́ясь хоро́шим здоро́вьем, не мог рабо́тать и тем бо́лее зараба́тывать. Хотя́ и име́л весьма́ кру́пное дарова́ние в свое́й профе́ссии.
Но жил он удиви́тельно ху́до, бе́дно и то есть ника́к не име́л возмо́жности нала́дить свою́ препеча́льную жизнь.
А в доверше́ние всего́ на его́ плеча́х находи́лась ещё его́ супру́га по и́мени Матрёна Васи́льевна, то́же Буты́лкина, на кото́рой он име́л несча́стье жени́ться до револю́ции, не понима́я ещё, что зна́чит тако́е подру́га жи́зни.
Э́то была́ чересчу́р невозмо́жно крикли́вая ба́ба, люби́тельница ничего́ не де́лать.
Она́ ничего́ не рабо́тала, разве́ то́лько что гото́вила обе́д и гре́ла иногда́ на при́мусе во́ду. И она́ не была́ помо́щницей своему́ тщеду́шному супру́гу, кото́рый по состоя́нию своего́ здоро́вья не мог мно́го зараба́тывать.
В доверше́ние всего́ она́ же его́ и пили́ла, и руга́ла, и свои́ми ежедне́вными гру́быми во́згласами, кри́ками и сканда́лами выворачи́вала наизна́нку сла́бую и поэти́ческую ду́шу на́шего худо́жника и живопи́сца. Она́ тре́бовала, чтоб он бо́льше зараба́тывал. Она́ хоте́ла ходи́ть в кино́ и ку́шать ра́зные фрикасе́ и про́чее.
Он, коне́чно, стара́лся, но из э́того ма́ло чего́ выходи́ло. Ну и она́, коне́чно, его́ руга́ла.
Одни́м сло́вом, он всеце́ло находи́лся у неё под башмако́м.
Тем не ме́нее она́ прожила́ с ним восемна́дцать лет. Пра́вда, они́ друго́й раз ме́жду собо́й ссо́рились и драли́сь, но так, что́бы сли́шком больши́х сканда́лов и́ли уби́йств – э́того у них не́ было.
Она́ на э́то не шла, поско́льку понима́ла, что супру́г к ней всё-таки́ бе́режно отно́сится. А е́сли его́ не бу́дет и́ли с ним разойти́сь, то ещё неизве́стно, как обернётся. Друго́й, мо́жет, тако́й ара́п попадётся, что сам ничего́ де́лать не бу́дет, а её, ве́чную страда́лицу, заста́вит рабо́тать кру́глые су́тки.
А она́, роди́вшись задо́лго до револю́ции, понима́ла свою́ же́нскую до́лю как тако́е, что ли, беспеча́льное существова́ние, при кото́ром один́ супру́г рабо́тает, а друго́й апельси́ны ку́шает и в теа́тр хо́дит.
И вот, предста́вьте себе́, одна́жды Ива́́н Са́ввич Буты́лкин неожи́данно вдруг захвора́л.
Dans un des quartiers de Leningrad vivait un certain Ivan Savvitch Boutylkine, un peintre-décorateur peu fortuné.
Il faisait partie d’on ne sait trop quel atelier¹ artisanal et, semble-t-il, y travaillait plus ou moins, s’occupant de peindre affiches et enseignes, lettrages et numéros sur les portes des maisons, entre autres.
D’ailleurs, disons-le, il aurait pu vivre confortablement, mais, malheureusement, doté d’une santé fragile, souvent souffrant, il devait s’absenter de son travail et donc renoncer à bien gagner sa vie. Et pourtant le bonhomme était bourré de talent.
Mais sa vie était incroyablement pitoyable et bien médiocre aussi, sans moyen aucun de pouvoir améliorer son triste sort.
Pour couronner le tout, il s’était embarrassé d’une épouse, Matriona Vassilievna Boutilkina, avec laquelle il avait eu le malheur de se marier (c’était avant la Révolution), ne sachant pas alors ce qu’aurait pu être une véritable compagne.
La bonne femme était exagérément criarde et n’avait qu’un seul désir : celui de se tourner les pouces.
Elle ne levait jamais le petit doigt, si ce n’est pour préparer le dîner et parfois mettre l’eau sur le feu. Et pour son chétif conjoint, qui déjà, à cause de sa santé si délicate, n’arrivait pas à trop joindre les deux bouts, elle n’était d’aucun secours,
Par-dessus le marché, elle le houspillait sans cesse, le bassinant de ses propos grossiers. Et ce n’étaient quotidiennement que cris et scandales qui retournaient l'âme si frêle et poétique de notre artiste peintre. Elle exigeait de lui qu'il gagnât mieux leur vie : elle voulait sortir, aller au cinéma, manger des petits ortolans et d’autres délicatesses de la sorte.
Bien sûr, il tentait bien de la contenter, mais sans grand résultat. Et elle, bien entendu, ne faisait que le houspiller d’avantage.
En un mot, le pauvre homme était totalement sous sa botte.
Néanmoins, ils cohabitèrent ainsi pendant dix-huit ans. Certes, il y avait parfois entre eux des disputes et ils pouvaient en venir aux mains, mais, somme toute, sans jamais trop de scandales excessifs ni d’homicide conjugal.
Elle n’osa jamais en arriver à cette extrémité car elle comprenait que son mari avait malgré tout certains égards pour elle. Et s’il venait à disparaître ou à vouloir divorcer qu’adviendrait-il alors ? Peut-être qu’elle tomberait entre les griffes d’un autre coquin, un désœuvré, et elle, pauvre femme, éternelle victime, serait contrainte de travailler du matin au soir pour ce bon à rien.
Et cette femme (qui était née bien avant la Révolution) considérait que sa part de féminité au sein de son couple méritait une existence sereine : l’un devant trimer afin que l’autre – c’est-à-dire elle - puisse se délecter d’oranges et aller au théâtre.
Et soudain, imaginez donc, voilà qu’un jour Ivan Savvitch Boutylkine attrapa la crève.
1- Il s’agit là d’un ‘artel’ (артель) : une corporation regroupant les artisans d’un même métier.
-
M. Zochtchenko – L’argent, qu’est-ce que c’est ?
Mikhaïl Zochtchenko - Михаил Зощенко
I. Histoires d'argent- Расска́зы о де́ньгах
Extraits - отрывки
Voici, en guise d’introduction aux petites histoires choisies pour ce premier chapitre, 'Histoires d'argent' (Рассказы о деньгах), un extrait d’une autre nouvelle de Mikhaïl Zochtchenko : ‘Une nuit terrible’ (Страшная ночь), écrite en 1924, présentée ici dans la traduction française donnée par Maya Minoustchine, in ‘Les Sentimentales’, Solin, 1991.
Les éléments entre crochets [...] ont été ajoutés car absents de la traduction de Maya Minoustchine.
(nb : cette nouvelle ne fait pas partie du ‘Livre bleu ciel’)
Ecouter l’intégralité de la nouvelle ‘Une nuit terrible’ (Страшная ночь), en russe sur Youtube.
(‘Une nuit terrible’ – ou ‘d’épouvante’ – (Страшная ночь) est aussi le titre d’une nouvelle d’Anton Tchekhov (Антон Чехов), parue en 1884).
L'argent, qu'est-ce que c’est ? - А что тако́е де́ньги?
(1924)
Extrait - отрывок
Traduction : Maya Minoustchine
(1991)
Editions Solin, in ‘Les Sentimentales’Пи́шешь, пи́шешь, а для чего́ пи́шешь – неизве́стно.
Чита́тель небо́сь усмехнётся тут. А де́ньги, ска́жет, де́ньги-то, ска́жет, ку́рицын сын, получа́ешь. До чего́, ска́жет, жире́ют лю́ди.
Эх, уважа́емый чита́тель! А что тако́е де́ньги? Ну, полу́чишь де́ньги, ну, дров ку́пишь, ну, жене́ приобретёшь каки́е-нибу́дь там бо́ты. То́лько и всего́. Не́ту в деньга́х ни душе́вного успокое́ния, ни миро́вой иде́и.
А впро́чем, е́сли и э́тот ме́лкий, коры́стный расчёт отки́нуть, то а́втор и совсе́м расплева́лся бы со всей литерату́рой. Бро́сил бы писа́ть. И ру́чку с перо́м слома́л бы к чёртовой ба́бушке.
В са́мом де́ле.
Чита́тель пошёл како́й-то отча́янный¹. Ему́, ви́дите ли, в кни́ге охо́та уви́деть э́такий стреми́тельный полёт фанта́зии, э́такий сюже́т, чёрт его́ зна́ет какой.
А где же всё э́то взять?²
Где взять э́тот стреми́тельный полёт фанта́зии, е́сли а́втор роди́лся в ме́лкобуржуа́зной семье́ и е́сли он до сих пор ещё не мо́жет подави́ть в себе́ меща́нских коры́стных интере́сов к деньга́м, к цвета́м, к занаве́скам и к мя́гким кре́слам?³
Ино́й писа́тель4 напи́шет – ему́ как с гу́ся вода́. Он тебе́ и про луну́ напи́шет, и стреми́тельность фанта́зии пу́стит, и про ди́ких звере́й наплетёт, и на луну́ своего́ геро́я пошлёт в ядре́ в како́м-нибу́дь.
И ничего́.
А что сла́ва, то что ж сла́ва? Е́сли о сла́ве ду́мать, то опя́ть-таки кака́я сла́ва. Опя́ть-таки неизве́стно, как ещё пото́мки взгля́нут на на́ши сочине́ния и каќой фа́зой земля́ повернётся в геологи́ческом смы́сле.
Вот а́втор неда́вно прочёл у неме́цкого фило́софа, бу́дто вся-то на́ша жизнь и весь расцве́т на́шей культу́ры есть не что ино́е, как междуледнико́вый пери́од.
А́втор признаётся: тре́пет прошёл по его́ те́лу по́сле прочте́ния.
В са́мом де́ле. Предста́вь себе́, чита́тель… На мину́ту отойди́ от свои́х повседне́вных забо́т и предста́вь таку́ю карти́ну: до нас существова́ла кака́я-то жизнь и кака́я-то высо́кая культу́ра, и по́сле она́ стёрлась. А тепе́рь опя́ть расцве́т, и опя́ть соверше́нно всё сотрётся.
Нас-то, мо́жет быть, э́то и не заде́нет, а всё равно́ доса́дное чу́вство чего́-то проходя́щего, неве́чного и случа́йного и постоя́нно меня́ющегося заставля́ет сно́ва и сно́ва поду́мать соверше́нно за́ново о со́бственной жи́зни.
Ты вот, ска́жем, ру́копись написа́л, с одно́й орфогра́фией вконе́ц наму́чился, не говоря́ уж про стиль, а, ска́жем, че́рез пятьсо́т лет ма́монт како́й-нибу́дь насту́пит ножи́щей на твою́ ру́копись, ковырнёт её клыко́м, поню́хает и отбро́сит, как несъедо́бную дрянь.
Вот и выхо́дит, что ни в чём нет тебе́ утеше́нья. Ни в деньга́х, ни в сла́ве, ни в по́честях. И вдоба́вок жизнь кака́я-то смешна́я.
1- В зависимости от версии автор уточняет: ‘Накидыва́ется он [чита́тель] на любо́вные францу́зские и америка́нские рома́ны, а ру́сскую совреме́нную литерату́ру и в ру́ки не берёт.’
2- Дополнение автора в завесимости от версии: ‘Где взять э́тот стреми́тельный полёт фанта́зии, е́сли росси́йская действи́тельность не така́я?'
3 - Тоже самое: ‘Эх, уважа́емый чита́тель. Беда ́как пло́хо быть ру́сским писа́телем.’
4 - В Зависимости от версии : ‘Иностранец’.On écrit, on écrit, mais pourquoi écrit-on ? Mystère...
Là, vous allez peut-être ricaner. Et l'argent, direz-vous ? Tu touches bien de l'argent pour ça, mon biquet ? Ce que les gens deviennent culottés, quand même !
Et alors, ami lecteur ! L'argent, qu'est-ce que c’est ? Evidemment, on peut acheter avec, du bois pour se chauffer ou bien une paire de bottes pour sa femme. Et puis c'est tout. L'argent, ça ne vous donne ni la paix du cœur, ni des idées d'une portée universelle.
Cependant, s'il n'y avait pas ce facteur négligeable de l'intérêt matériel, j'aurais complètement laissé tomber la littérature. J'aurais cessé d’écrire et j'aurais cassé ma plume. Qu'elle aille à tous les diables !
En effet, le lecteur est devenu insatiable¹. Il veut trouver dans un livre le déchaînement d’une imagination débridée, un sujet comme il n’y en a pas.
Où prendre tout cela ?² Où prendre une imagination débridée quand on est né dans une famille petite-bourgeoise et qu'on n'a pas su vaincre en soi jusqu'à présent la cupidité petite-bourgeoise, l'amour de l'argent, des fleurs, des rideaux et des fauteuils confortables ?³
Certains écrivains4 ont une imagination débridée ; ils vous parleront même [de bêtes sauvages et] de la lune et ils y enverront leurs personnages au moyen d'une fusée...
Et puis après ? La gloire, qu'est-ce que c'est, si on y pense ? On ne sait pas ce que nos descendants penseront de nos œuvres, ni ce que sera la prochaine ère géologique.
J'ai lu récemment chez un philosophe allemand que toute notre vie et toute la fleur de notre civilisation n'étaient rien d'autre qu'une période inter-glaciaire. Je l'avoue, quand j'ai lu ça, j'en ai eu froid dans le dos. En effet, [écartez-vous un instant de vos préoccupations quotidiennes et] imaginez la chose suivante : la vie a existé avant nous, accompagnée d'une civilisation raffinée, puis tout ça a disparu. A présent, nous vivons une nouvelle civilisation, et tout disparaîtra aussi complètement un jour.
[Peut-être que cela ne nous affectera pas, mais le sentiment fâcheux de quelque chose de passager, de non éternel, d’aléatoire, en constant changement, nous oblige encore et encore à repenser de a à z notre propre existence.]
Se dire qu'on est venu à bout d'un manuscrit, qu'on a peiné sur l'orthographe — je ne parle même pas du style — et que dans cinq cents ans, un mammouth quelconque posera sa patte sur ce manuscrit, le reniflera et le repoussera comme une ordure non comestible !
On ne peut donc trouver de consolation nulle part. Ni dans l'argent, ni dans la gloire, ni dans les honneurs. Et de plus, la vie est si triste5 !...
1- Selon les versions, l’auteur précise ici : ‘Il [le lecteur] s’attaque aux romans d’amour français et américains sans même s’intéresser à la littérature russe contemporaine.’
2- Ajout de l’auteur selon les versions : 'Où pouvons-nous trouver cette impétueuse envolée si telle n’est pas la réalité russe ?'
3- Idem : 'Hélas, cher lecteur, quel malheur si extrême d’être un écrivain russe !'
4- Selon les versions : ‘Les étrangers’.
5- Ici l’auteur emploie l’adjectif ‘smechnoï’ (смешной), qui, plus que ‘triste’, a le sens de ‘ridicule’ et ‘dérisoire’.
