M. Zochtchenko – L’Infortune, introduction (2)
Mikhaïl Zochtchenko - Михаил Зощенко
L'Infortune, introduction
Кова́рство (введе́ние)
Extrait du Livre bleu ciel (Голуба́я кни́га)
(1935)
2- La grande Histoire de L’infortune
«Е́жели бы персто́м руки́ изры́ть части́цу земли́ на ме́сте о́ном, то уда́рила бы из неё фонта́ном кровь челове́ческая».
6. И вот, по приме́ру про́шлых отде́лов, открыва́ем мы исто́рию, что́бы, коне́чно, погляде́ть, как там у них ра́ньше бы́ло насчёт э́тих са́мых неуда́ч. И отку́да они́, со́бственно, возника́ли, э́ти неуда́чи? Не от глу́пости ли? А е́сли не от глу́пости, то э́то, мо́жет, и поправи́мо. (...)
И вот, оконча́тельно соскочи́вши с ро́зового коня́, дава́йте коснёмся э́того моти́ва.
7. Да! Из всех черто́вских неуда́ч, рассы́панных на каждо́й страни́це исто́рии, наибо́льше всего́ нас мо́жет поража́ть кака́я-то, пря́мо ска́жем, бе́шеная жесто́кость по отноше́нию к свое́й же подчинённой пу́блике.
То есть, э́то пря́мо в друго́й раз как-то да́же пло́хо укла́дывается в голове́. Всё-таки встреча́ются ми́лые лю́ди. И вдруг там чита́ем – це́лую семью́ запиха́ли в кле́тку к медве́дям.
С друго́го там сня́ли ко́жу. Э́тому отруби́ли ру́ку. Отре́зали нос. Приби́ли гвоздём шля́пу к голове́. Посади́ли на кол. (...)
10. Мо́жет быть, прекрати́ть э́ти ре́чи? Мо́жет быть, впро́чем, господа́, у вас нева́жные не́рвы, и вы не выде́рживаете подо́бной мора́льной встря́ски? Мо́жет быть, вы страда́ете мигре́нями и́ли одержи́мы туберкулёзом лёгких?
В тако́м слу́чае мы прекраща́ем описа́ние подо́бных дел. Наде́емся, что у вас уже́ создало́сь не́которое представле́ние о том, о сём. (...)
Отча́сти да́же мо́жно поня́ть францу́зского поэ́та Мюссе́, кото́рый, вероя́тно, поду́мавши обо́ всех дела́х, воскли́кнул:
Про́клята семья́ и о́бщество,
Го́ре до́му, го́ре го́роду,
И прокля́тье ма́тери-отчи́зне.
Да, э́ти черто́вские слова́ мо́жно бы́ло произнести́ под бре́менем тя́жких неуда́ч и не ви́дя, гла́вное, никаки́х переме́н в дальне́йшем.
11. Ита́к, прекраща́ем описа́ние э́тих свире́пых дел. И перехо́дим к бо́лее мя́гким истори́ческим моме́нтам. И к бо́лее лёгким пейза́жикам и сце́нкам.
Но всё же остаётся, так сказа́ть, некото́рый неприя́тный оса́док. Кака́я-то го́речь.
Поэ́т так сказа́л, усили́вши э́ти чу́вства свои́м поэти́ческим ге́нием:
Но всё же наве́ки се́рдце угрю́мо,
И тру́дно дыша́ть, и бо́льно жить.
Насчёт бо́ли – э́то он, коне́чно, поэти́чески уси́лил, но како́й-то проти́вный при́вкус остаётся. Бу́дто, извини́те, на скотобо́йне побыва́ли, а не в и́збранном о́бществе, среди́ царе́й и сано́вников.
Вот, кста́ти, сла́вный уро́к получа́ют вся́кого со́рта ба́рышни, кото́рые при наи́вности своего́ мировоззре́ния согла́сны воскли́кнуть: де́скать, ах, они́ охо́тнее бы находи́лись в како́м-нибудь там поэти́ческом XVI столе́тии, чем в на́ше прозаи́ческое вре́мя.
Вот вам, я извиня́юсь, и поэ́зия, – гляди́те, за ребро́ пове́сят. Ду́ры.
12. Пра́вда, глу́пость кака́я. Стремле́ние к поэти́ческим идеа́лам. Вот там пока́жут ку́зькину мать.
Хотя́ э́то, с одно́й стороны́, сама́ поэ́зия слегка́ тума́ну напусти́ла.
Ро́зы и грёзы, а насчёт того́, что за́ ноги ве́шают, – об э́том поэ́зия ба́рышням ничего́ не подноси́ла.
В о́бщем, извиня́емся, что доста́вили вам сра́зу сто́лько мора́льных затрудне́ний. Но поско́льку неуда́чи, так я́сно, что прихо́дится затра́гивать и то и сё. (...)
"Si d’un doigt, de votre main, vous déterriez un morceau de terre en ce lieu,
du sang humain en jaillirait comme d’une fontaine."¹
Ainsi, à l'instar des chapitres précédents, ouvrons notre grand livre d’Histoire, pour, bien sûr, observer comment nous avons fait face à de telles infortunes. Et d’où viennent-elles vraiment ? Est-ce par bêtise ? Et si ce n’est dû qu’à cela, tout alors peut-être est réparable...
Et donc, après avoir finalement sauté de notre cheval rose, abordons ce sujet.
Oui ! De toutes les maudites infortunes disséminées à chaque page de l’Histoire, ce qui peut nous frapper en premier lieu est cette sorte de cruauté enragée envers les petites gens.
Et chaque fois, il nous sera encore plus difficile de nous en convaincre. Pourtant, nous croisons tout de même de braves types. Et soudain nous lisons comment toute une famille a été jetée dans une cage aux ours. Ou comment un autre a été écorché vif. Comment on lui a coupé la main. Amputé le nez. Cloué son chapeau sur le crâne. Empalé...
Peut-être nous faut-il arrêter là ces discours ? Peut-être, d’ailleurs, messieurs-dames, n'avez-vous pas les nerfs suffisamment solides et ne supportez-vous pas un tel bousculement moral ? Peut-être êtes-vous affligés de migraines ou de tuberculose pulmonaire ?
Dans ce cas, cessons de telles descriptions. En espérant que vous avez déjà idée de quoi il en retourne...
En partie, on peut même comprendre le poète français Alfred de Musset, qui, probablement, après avoir réfléchi à toutes ces choses, s'est exclamé :
"Maudite la famille et la société !
Malheur à la maison, malheur à la cité,
Et malédiction sur la mère patrie ! "²
Oui, ces foutus mots n’ont pu être prononcés que sous le poids de graves infortunes et, surtout, sans espoir d’aucun changement à venir.
Alors, cessons de décrire ces actes féroces. Et passons à des moments historiques plus doux. Dirigeons-nous vers des paysages plus bucoliques et des saynètes plus légères.
Mais pourtant il nous reste, pour le dire ainsi, un arrière-goût désagréable. Une sorte d'amertume.
Le poète a dit ceci, exacerbant ce sentiment de son génie poétique :
"Mais toujours le cœur reste sombre,
Et il est difficile de respirer et douloureux de vivre."³
Quant à la douleur, poétiquement il l'a bien sûr magnifiée, mais n’en demeure pas moins une sorte d'arrière-goût désagréable. Comme si, pardonnez-moi, nous avions séjourné dans un abattoir, et non au sein d’une société de gens choisis, parmi les rois et les hauts dignitaires.
Voici, d'ailleurs, que cette glorieuse leçon est ânonnée par toute une ribambelle de demoiselles qui, avec toute la naïveté de leur vision du monde, préfèrent s'exclamer : - Oh, disent-elles, comme nous aurions préféré vivre dans un XVIe siècle délicieusement poétique plutôt qu’aujourd’hui, dans une époque devenue bassement prosaïque.
En voilà, je m’excuse, de la poésie ! Des supplices partout, voilà tout. Que ces demoiselles sont crétines !
C'est vrai, quelle connerie. En quête d'idéaux poétiques... On va leur montrer de quel bois on se chauffe4.
Bien que, d’un certain côté, la poésie elle-même rende la chose un peu vaporeuse.
Des roses et des rêves, certes. Mais sur le fait qu’on pende les gens par les pieds - la poésie n'a rien à offrir à ces demoiselles.
Définitivement, nous nous excusons de vous avoir causé tant de souffrances morales d’un coup. Mais puisqu’il s’agit d’échecs, il paraît archi-évident qu’il nous faut ici effleurer et ceci et cela…
2- Alfred de Musset (1810-1857), ‘La coupe et les lèvres’ (1850) – Lire.
3- Extrait du poème de Nikolaï Goumilev (Николай Степанович Гумилёв) (1886-1921), ‘Le tramway perdu’ (Заблудившийся трамвай), 1921 - lire en russe.
4- M. Zochtchenko emploie ici l’expression ‘on va leur montrer la mère Martinet’ (Показать кузькину мать), c-a-d leur faire tâter du fouet…
