M. Zochtchenko – La femme analphabète (02)
L’histoire d’une lettre et d'une femme analphabète
Расска́з о письме́ и о негра́мотной же́нщине
Episode deux - Второй эпизод
Но вот одна́жды днём присе́ла Пелаге́я за рабо́ту. Пиджа́к Ива́ну Никола́евичу на́до бы́ло почини́ть, рука́в протёрся.
И се́ла Пелаге́я за стол. Взяла́ иго́лку. Су́нула ру́ку под пиджа́к – шурши́т что-то.
«Не де́ньги ли?» – поду́мала Пелаге́я.
Посмотре́ла – письмо́. Чи́стый тако́й, аккура́тный конве́рт, то́ненькие бу́ковки на нём, и бума́га вро́де как духа́ми и́ли одеколо́ном попа́хивает.
Ёкнуло у Пелаге́и се́рдце.
«Неуже́ли же, – ду́мает, – Ива́н Никола́евич меня́ зря обма́нывает? Неуже́ли же он серде́чную перепи́ску ведёт с поря́дочными да́мами и надо мно́й же, негра́мотной ду́рой, насмеха́ется?»
Погляде́ла Пелаге́я на конве́рт, вы́нула письмо́, разверну́ла, – не разобра́ть по негра́мотности.
Пе́рвый раз в жи́зни пожале́ла Пелаге́я, что чита́ть она́ не мо́жет.
«Хоть, – ду́мает, – и чужо́е письмо́, а должна́ я знать, чего ́в нём пи́шут. Мо́жет, от э́того вся моя́ жизнь переме́нится, и мне лу́чше в дере́вню е́хать, на мужи́цкие рабо́ты».
И у само́й в груди́ закипе́ло от оби́ды и доса́ды. И се́рдце переверну́лось от огорче́ния.
«Всё-таки, – ду́мает, – я Ива́на Никола́евича чересчу́р люблю́, е́сли че́рез э́то письмо́ я насто́лько страда́ю, му́чаюсь и ревну́ю. Как, – ду́мает, – оби́дно, что я э́того письма́ проче́сть не могу́! Я бы сра́зу узна́ла, в чём тут де́ло».
И вот она́ запла́кала. И ста́ла вспомина́ть ра́зные ме́лочи про Ива́на Никола́евича. Да, он действи́тельно как бу́дто перемени́лся в после́днее вре́мя. Он стал об у́сиках свои́х забо́титься – причёсывает их. И ру́ки ча́сто мо́ет. И надева́ет но́вую ке́пку.
Сиди́т Пелаге́я, ду́мает э́ти мы́сли, смо́трит на письмо́ и ревёт белу́гой. А проче́сть письма́, коне́чно, не мо́жет. Поско́льку да́же не понима́ет бу́квы. А чужо́му челове́ку ей показа́ть, коне́чно, со́вестно.
По́сле она́, попла́кав, спря́тала письмо́ в комо́д, доши́ла пиджа́к и ста́ла поджида́ть Ива́на Никола́евича.
И, когда́ пришёл он, Пелаге́я и ви́ду не показа́ла. Напро́тив того́: она́ ро́вным и споко́йным то́ном разгова́ривала с му́жем и да́же намекну́ла ему́, что она́ не прочь бы поучи́ться и что ей чересчу́р надое́ло быть тёмной и негра́мотной ба́бой.
О́чень э́тому обра́довался Ива́н Никола́евич.
– Ну и отли́чно! – сказа́л он. – Я тебе́ сам бу́ду пока́зывать.
– Что ж, пока́зывай! – сказа́ла Пелаге́я.
И сама́ в упо́р посмотре́ла на ро́вные, подстри́женные у́сики Ива́на Никола́евича. И сно́ва у ней се́рдце сжа́лось и в груди́ переверну́лось от доса́ды и огорче́ния.
Par un bel après-midi, Pélagie constata que la manche de la veste de son époux Ivan Nikolaïevitch était effilochée et avait besoin d’être reprisée. Elle prit du fil et une aiguille et se mit à l’ouvrage. Et, passant la main sur la doublure, elle sentit comme un bruissement.
« Ça serait-y pas de l’argent ? qu’elle se dit. »
Et voilà que de la poche intérieure elle tire une enveloppe. Une enveloppe bien propre et délicate, sur laquelle sont tracées de fines lettres. Et Pélagie sent comme un parfum ou de l’eau de Cologne.
Son cœur alors ne fait qu’un tour.
« Est-ce donc que pour de bon il me tromperait ? Est-ce possible que mon Ivan entretienne une correspondance sentimentale avec de hautes dames ? qu’il se moque de moi - moi, une ânesse illettrée ? »
Pélagie regarde l’enveloppe, en sort la lettre qu’elle contient, la déplie et reste, bien sûr, sans pouvoir rien déchiffrer.
Pour la première fois de sa vie, Pélagie regrette de ne pas savoir lire.
« Même si, se dit-elle, cette lettre n’est pas pour moi, il faut que je sache ce qu’il y a dedans. Peut-être que ma vie entière en sera toute bouleversée. Le mieux sera alors de m’en retourner au village et me faire paysanne. »
Et un amer ressentiment commence à bouillonner dans sa poitrine. Et son cœur en est tout bouleversé de chagrin.
« Et pourtant, pense-t-elle encore, je l’aime tant ! Trop, si cette lettre doit me faire souffrir le martyre et me rendre jalouse. Comme je regrette de ne pas pouvoir la lire et ainsi tout apprendre de ce qui se mijote ! »
Et alors elle éclate en sanglots. Elle commence à se remémorer divers petits détails : « Oui, se dit-elle, Ivan Nikolaïevitch a vraiment changé ces derniers temps. Il prend soin de sa moustache, la pomponne et se lave souvent les mains. Et, en plus, il s’est offert une nouvelle casquette... »
Pélagie s'assoit, réfléchit, pense à la lettre et pleure comme une Madeleine. Elle ne peut bien sûr pas la lire, ni même distinguer une voyelle d’une consonne. Et bien entendu, elle aurait honte de la montrer à quelqu’un d’autre.
Ensuite, après avoir bien pleuré, elle la range sous une pile de linge, dans la commode, termine de repriser la veste d’Ivan Nikolaïevitch et attend ensuite que celui-ci rentre du travail.
Et quand celui-ci rentre, Pélagie fait mine de rien. Au contraire : elle discute d’un ton égal, posément, et même lui laisse entendre que cela ne lui déplairait pas d’enfin apprendre à lire et à écrire, qu'elle en a soupé d'être une bonne femme inculte et totalement analphabète.
Ivan Nikolaïevitch est ravi, bien sûr.
- C’est parfait ! Je vais te montrer ça tout de suite, lui dit-il.
- Eh bien, vas-y, montre-moi ! dit Pélagie tout en inspectant du coin de l’œil la moustache bien taillée et pomponnée de son époux. Et là, encore une fois, son cœur se serre et sa poitrine étouffe de frustration et de chagrin.
