В дурном обществе – En mauvaise compagnie

 

Среди «серых камней»
(VI.1)
Parmi les ‘pierres grises’

Прошло ещё несколько дней. Члены «дурного общества» перестали являться в город, и я напрасно шатался, скучая, по улицам, ожидая их появления, чтобы бежать на гору. Один только «профессор» прошёл раза два своею сонною походкой, но ни Туркевича, ни Тыбурция не было видно. Я совсем соскучился, так как не видеть Валека и Марусю стало уже для меня большим лишением. Но вот, когда я однажды шёл с опущенною головою по пыльной улице, Валек вдруг положил мне на плечо руку.

— Отчего ты перестал к нам ходить? — спросил он.
— Я боялся... Ваших не видно в городе.
— А-а... Я и не догадался сказать тебе: наших нет, приходи... А я было думал совсем другое.
— А что?
— Я думал, тебе наскучило.
— Нет, нет... Я, брат, сейчас побегу, — заторопился я, — даже и яблоки со мной.

При упоминании о яблоках Валек быстро повернулся ко мне, как будто хотел что-то сказать, но не сказал ничего, а только посмотрел на меня странным взглядом.

— Ничего, ничего, — отмахнулся он, видя, что я смотрю на него с ожиданием. — Ступай прямо на гору, а я тут зайду кое-куда, — дело есть. Я тебя догоню на дороге.

Я пошёл тихо и часто оглядывался, ожидая, что Валек меня догонит; однако я успел взойти на гору и подошёл к часовне, а его всё не было.

Я остановился в недоумении: передо мной было только кладбище, пустынное и тихое, без малейших признаков обитаемости, только воробьи чирикали на свободе да густые кусты черёмухи, жимолости и сирени, прижимаясь к южной стене часовни, о чём-то тихо шептались густо разросшеюся тёмной листвой.

Я оглянулся кругом. Куда же мне теперь идти? Очевидно, надо дождаться Валека. А пока я стал ходить между могилами, присматриваясь к ним от нечего делать и стараясь разобрать стёртые надписи на обросших мхом надгробных камнях. Шатаясь таким образом от могилы к могиле, я наткнулся на полуразрушенный просторный склеп. Крыша его была сброшена или сорвана непогодой и валялась тут же. Дверь была заколочена. Из любопытства я приставил к стене старый крест и, взобравшись по нему, заглянул внутрь. Гробница была пуста, только в середине пола была вделана оконная рама со стёклами, и сквозь эти стёкла зияла тёмная пустота подземелья.

Пока я рассматривал гробницу, удивляясь странному назначению окна, на гору вбежал запыхавшийся и усталый Валек. В руках у него была большая еврейская булка, за пазухой что-то оттопырилось, по лицу стекали капли пота.

— Ага! — крикнул он, заметив меня. — Ты вот где. Если бы Тыбурций тебя здесь увидел, то-то бы рассердился! Ну, да теперь уж делать нечего... Я знаю, ты хлопец хороший и никому не расскажешь, как мы живём. Пойдём к нам!
— Где же это, далеко? — спросил я.
— А вот увидишь. Ступай за мной.

Quelques jours passèrent sans que l’on vît en ville les membres de la ‘mauvaise compagnie’, et je rôdais en vain, bien ennuyé, attendant qu'ils apparaissent pour courir jusqu'à la vieille chapelle uniate. Seul le Professeur, de sa démarche endormie, passa par deux fois, mais je n’aperçus ni Turkévitch ni Pan Tibour. Mes nouveaux amis me manquaient beaucoup, je languissais de les revoir.

Mais alors qu’une fois encore je déambulais, tête basse, par les rues poussiéreuses, je sentis soudain une main se poser sur mon épaule. C’était Valek !

– Pourquoi ne montes-tu plus nous voir ? me demanda-t-il.
– J'avais peur... Les gens de chez vous ne sont pas descendus en ville.
– Ah oui... Je n'ai pas pensé à te prévenir : ils ne sont pas là. Viens... J’ai cru que...
– Que quoi ?
– J’ai pensé que t’avais plus envie de venir chez nous …
– Mais pas du tout, au contraire... Allez, frère, dépêchons-nous… J’ai même des pommes, vois ! Montons !

À la mention des pommes, Valek se tourna vers moi comme s'il voulait dire quelque chose, mais il n’ajouta rien, juste me lança-t-il un étrange regard…

– Rien, rien... balbutia-t-il alors que j’attendais qu’il m’en dise plus. Va devant ! Je te suis... j’ai une petite course à faire. Je te rattraperai en route.

En chemin je pris le temps. Je regardais souvent derrière moi, m’attendant à ce qu’il me rejoigne. Cependant, arrivé à la chapelle, Valek n’était toujours pas là.

J’étais bien embarrassé. Le cimetière était calme et désert. Personne à l’horizon, seulement quelques moineaux qui pépiaient à qui mieux-mieux dans un épais taillis de merisiers ; seulement le feuillage sombre et dense du chèvrefeuille et des lilas couvrant le mur sud de la vieille chapelle, envahi de végétation, qui semblaient murmurer quelque chose…

Mon regard se porta tout autour. Que faire et où aller ? Je n’avais d’autre choix que d’attendre Valek...

En attendant, je me mis à déambuler entre les sépultures du vieux cimetière, les regardant sans idée précise, essayant parfois de déchiffrer les inscriptions à demi-effacées sur les pierres rongées par la mousse. Errant ainsi de tombe en tombe je découvris l’entrée condamnée d’un oratoire funéraire tombant en ruine. Sa toiture avait été renversée sur un côté par les intempéries.

Tout empreint de curiosité, je saisis une vieille croix que j’appuyai contre le muret de l’édicule et, grimpant dessus, je regardai ce qui pouvait y avoir à l'intérieur. A l’intérieur, il n’y avait rien : l’oratoire était vide. Seulement, en son centre, gisait le cadre d’une fenêtre posée à même le sol. A travers son vitrage, se laissait distinguer la sombre béance d’un souterrain.

Pendant que je m'interrogeais sur le pourquoi de cette fenêtre couchée à un tel endroit, Valek, tout essoufflé arriva. Il avait couru. Des gouttes de sueur coulaient sur son visage. Il tenait un gros pain juif¹ dans les mains qui dépassait à moitié de sa chemise.

– Ah te voilà ! s’écria-t-il en me voyant. Si Tibour te surprenait ici tu passerais un bien mauvais quart d’heure ! Bon, maintenant c’est trop tard... Je sais que tu es un brave gars et que tu ne diras rien à personne... Viens, je t’amène chez nous !
– Chez vous ?… Et c’est loin ? demandai-je.
– Tu verras bien, suis-moi…

1. Le pain juif - challah (ou hallah) - est une sorte de brioche qui ne contient ni lait ni beurre, que l’on remplace par de l’huile et de l’eau.