В дурном обществе – En mauvaise compagnie

 

Проблематические натуры
(II.01)
De fichus caractères !

Несколько ночей после описанного переворота на острове город провёл очень беспокойно: лаяли собаки, скрипели двери домов, и обыватели, то и дело выходя на улицу, стучали палками по заборам, давая кому-то знать, что они настороже. Город знал, что по его улицам в ненастной тьме дождливой ночи бродят люди, которым голодно и холодно, которые дрожат и мокнут; понимая, что в сердцах этих людей должны рождаться жестокие чувства, город насторожился и навстречу этим чувствам посылал свои угрозы. А ночь, как нарочно, спускалась на землю среди холодного ливня и уходила, оставляя над землёю низко бегущие тучи. И ветер бушевал среди ненастья, качая верхушки деревьев, стуча ставнями и напевая мне в моей постели о десятках людей, лишённых тепла и приюта.

Но вот весна окончательно восторжествовала над последними порывами зимы, солнце высушило землю, и вместе с тем бездомные скитальцы куда-то схлынули. Собачий лай по ночам угомонился, обыватели перестали стучать по заборам, и жизнь города, сонная и однообразная, пошла своею колёей. Горячее солнце, выкатываясь на небо, жгло пыльные улицы, загоняя под навесы юрких детей Израиля, торговавших в городских лавках; «факторы»¹ лениво валялись на солнцепёке, зорко выглядывая проезжающих; скрип чиновничьих перьев слышался в открытые окна присутственных мест; по утрам городские дамы сновали с корзинами по базару, а под вечер важно выступали под руку со своими благоверными, подымая уличную пыль пышными шлейфами.

Старики и старухи из зáмка чинно ходили по домам своих покровителей, не нарушая общей гармонии. Обыватель охотно признавал их право на существование, находя совершенно основательным, чтобы кто-нибудь получал милостыню по субботам, а обитатели старого зáмка получали её вполне респектабельно.

Только несчастные изгнанники не нашли и теперь в городе своей колеи. Правда, они не слонялись по улицам ночью; говорили, что они нашли приют где-то на горе, около униатской часовни, но как они ухитрились пристроиться там, никто не мог сказать в точности. Все видели только, что с той стороны, с гор и оврагов, окружавших часовню, спускались в город по утрам самые невероятные и подозрительные фигуры, которые в сумерки исчезали в том же направлении. Своим появлением они возмущали тихое и дрёмливое течение городской жизни, выделяясь на сереньком фоне мрачными пятнами. Обыватели косились на них с враждебною тревогой; они, в свою очередь, окидывали обывательское существование беспокойно-внимательными взглядами, от которых многим становилось жутко. Эти фигуры нисколько не походили на аристократических нищих из зáмка, – город их не признавал, да они и не просили признания; их отношения к городу имели чисто боевой характер: они предпочитали ругать обывателя, чем льстить ему, – брать самим, чем выпрашивать. Они или жестоко страдали от преследований, если были слабы, или заставляли страдать обывателей, если обладали нужною для этого силой. Притом, как это встречается нередко, среди этой оборванной и тёмной толпы несчастливцев встречались лица, которые по уму и талантам могли бы сделать честь избраннейшему обществу зáмка, но не ужились в нем и предпочли демократическое общество униатской часовни. Некоторые из этих фигур были отмечены чертами глубокого трагизма.

A la suite du coup d'Etat sur l'île, la ville connut des nuits très agitées : les chiens aboyaient, les portes des maisons grinçaient, les gens sortaient de chez eux frappant de leur bâton clôtures et palissades pour avertir qu'ils étaient sur leurs gardes. On savait que dans les rues, par ces nuits pluvieuses, de misérables affamés, trempés et transis, rôdaient dans l’obscurité. Considérant qu’ils ne pouvaient avoir que rancœur et hostilité, les citadins, devenus méfiants, leur adressaient, comme pour leur répondre, des signes de menaces.

La nuit, comme exprès, enveloppa la terre. Une pluie à verse et froide laissa derrière elle des nuages qui se répandaient au-dessus du sol. Par ce temps de chien, le vent mugissait, courbant la cime des arbres, faisant claquer les volets des maisons. Et, dans mon lit, j’entendais sa complainte : dehors, me fredonnait-il, grelottaient des dizaines de malheureux privés de chaleur et d'abri.

Mais le printemps finalement triompha des dernières rigueurs de l'hiver, le soleil chassa la pluie et, avec elle, disparurent tous les vagabonds sans logis. Les chiens cessèrent d’aboyer, les bons bourgeois ne se levèrent plus la nuit pour taper du bâton. La vie du bourg reprit son cours ordinaire, monotone et somnolent.

Dans sa course céleste le soleil dardait de ses rayons les rues poussiéreuses, chassant sous les auvents les habiles fils d'Israël qui jusqu’alors marchandaient à l’intérieur des boutiques. Des ‘commissionnaires’¹ décharnés, paressant sous le soleil, guettaient le chaland d’un œil vigilant. Par les fenêtres ouvertes des administrations on pouvait entendre le crissement des plumes des petits fonctionnaires. Le matin, les dames de la ville, portant panier, parcouraient le marché, et le soir, se pavanaient, toutes fières, bras dessus, bras dessous, accompagnées de leur fidèle, balayant la poussière des rues de leur longue traîne.

Les vieillards et les vieilles de l’ancien manoir s’en allaient dignement, de maison en maison, quémander auprès de leurs bienfaiteurs sans que cela ne vînt troubler l’harmonie générale. Chacun leur reconnaissait volontiers le droit d'exister, considérant tout à fait légitime l'aumône qu’ils recevaient le samedi : eux, au moins, la recevaient-ils de façon tout à fait respectable.

Seuls les malheureux qui avait été chassés des vieilles ruines ne se virent offrir – et il en est ainsi de nos jours encore – ni feu ni lieu dans la ville. De fait, ils n'erraient plus dans les rues la nuit. On disait qu'ils avaient trouvé refuge quelque part sur les hauteurs, près de la chapelle uniate...

Comment s’y étaient-ils établis ? personne ne le savait au juste. Au matin, on voyait de ce côté-là, depuis la colline et les ravins que dominait la chapelle, des silhouettes informes, toutes plus suspectes les unes que les autres, descendre en ville, et disparaître au crépuscule par le même chemin.

Tout dans leur apparence portait ombrage, dérogeant au calme et à la somnolence de la vie citadine. Ils étaient comme des salissures, des taches dans la grisaille ambiante. Les habitants, anxieux, les regardaient d’un mauvais œil ; à leur tour, ces parias scrutaient les bonnes gens d’un regard sombre et méfiant qui souvent faisait froid dans le dos.

Ces êtres ne ressemblaient en rien aux figures aristocratiques des mendiants logeant au château. La ville ne leur reconnaissait aucun droit, et eux, de leur côté, n’attendaient aucune reconnaissance. Tout bonnement, leur attitude avait un caractère purement vindicatif : ils préféraient houspiller l'homme de la rue plutôt que le flatter – voler plutôt que mendier. Soit, s'ils étaient faibles, il leur fallait endurer souffrances et persécutions, soit, s'ils en avaient la force, ils faisaient souffrir tout le monde.

Et pourtant, comme c'est souvent le cas, dans cette sinistre foule d’existences en lambeaux, il y en avait qui, par leur intelligence et leur talent, auraient pu faire honneur à la haute société du château. Mais ne s’en étant point accommodés, ils avaient préféré partager la vie plus ‘démocratique’ des gueux de la chapelle uniate.

Parmi ces malheureux, certains portaient les stigmates d'une profonde tragédie...

___

1. Un commissionnaire : Agent chargé de faire l’intermédiaire entre acheteurs et vendeurs ou prêteurs – dans le commerce de l’argent ou de biens. cf. Commissionnaire au Mont-de-Piété.