В дурном обществе – En mauvaise compagnie

 

Знакомство продолжается
(V.1)
Mes nouveaux amis

С этих пор я весь был поглощён моим новым знакомством. Вечером, ложась в постель, и утром, вставая, я только и думал о предстоящем визите на гору. По улицам города я шатался теперь с исключительною целью — высмотреть, тут ли находится вся компания, которую Януш характеризовал словами «дурное общество»; и если Лавровский валялся в луже, если Туркевич и Тыбурций разглагольствовали перед своими слушателями, а тёмные личности шныряли по базару, я тотчас же бегом отправлялся через болото, на гору, к часовне, предварительно наполнив карманы яблоками, которые я мог рвать в саду без запрета, и лакомствами, которые я сберегал всегда для своих новых друзей.

Валек, вообще очень солидный и внушавший мне уважение своими манерами взрослого человека, принимал эти приношения просто и по большей части откладывал куда-нибудь, приберегая для сестры, но Маруся всякий раз всплёскивала ручонками, и глаза её загорались огоньком восторга; бледное лицо девочки вспыхивало румянцем, она смеялась, и этот смех нашей маленькой приятельницы отдавался в наших сердцах, вознаграждая за конфеты, которые мы жертвовали в её пользу.

Это было бледное, крошечное создание, напоминавшее цветок, выросший без лучей солнца. Несмотря на свои четыре года, она ходила ещё плохо, неуверенно ступая кривыми ножками и шатаясь, как былинка; руки её были тонки и прозрачны; головка покачивалась на тонкой шее, как головка полевого колокольчика;

глаза смотрели порой так не по-детски грустно, и улыбка так напоминала мне мою мать в последние дни, когда она, бывало, сидела против открытого окна и ветер шевелил её белокурые волосы, что мне становилось самому грустно, и слёзы подступали к глазам.

Я невольно сравнивал её с моей сестрой; они были в одном возрасте, но моя Соня была кругла, как пышка, и упруга, как мячик. Она так резво бегала, когда, бывало, разыграется, так звонко смеялась, на ней всегда были такие красивые платья, и в тёмные косы ей каждый день горничная вплетала алую ленту.

А моя маленькая приятельница почти никогда не бегала и смеялась очень редко; когда же смеялась, то смех её звучал, как самый маленький серебряный колокольчик, которого на десять шагов уже не слышно. Платье её было грязно и старо, в косе не было лент, но волосы у неё были гораздо больше и роскошнее, чем у Сони, и Валек, к моему удивлению, очень искусно умел заплетать их, что и исполнял каждое утро.

Après cette première rencontre, je ne pensais plus qu’à mes nouveaux amis. Le soir en me couchant, le matin en me levant, je ne songeais qu'à ma prochaine visite à la vieille chapelle uniate. Je faisais le tour des rues dans le seul but de m’assurer que tous ceux que Yanouch qualifiait de ‘mauvaise compagnie’ s’y trouvaient, qu’il n’en manquât pas un. Dès que j’étais certain que Lavrovski était bien vautré dans le lit d’une flaque, que Turkévitch et Pan Tibour fulminaient devant leur auditoire et que toute la cohorte de leurs sombres compagnons rôdait autour du bazar, je me précipitais, je traversais le marais, et je montais là-haut, jusqu'à la chapelle. J’emplissais mes poches de pommes, que je pouvais cueillir à volonté dans notre jardin, et d’autres gourmandises que j’avais pris soin de mettre de côté pour mes nouveaux amis.

Valek, toujours sérieux, m'inspirait le respect par ses manières d'adulte. Il acceptait ces offrandes sans plus d’embarras, les réservant pour la plupart à sa sœur. Maroussia, quant à elle, levait ses petites mains au ciel chaque fois qu’elle me voyait, et ses yeux s’illuminaient d’étincelles de joie : son pâle visage rougissait et puis elle riait, et son petit rire résonnait dans nos cœurs, en récompense des friandises que j’apportais et que nous lui offrions.

C'était un petit être au teint blême et chétif, comme une fleur que l’on prive de soleil. Malgré ses quatre ans, elle marchait avec difficulté, d'un pas incertain. Ses jambes étaient torses et chancelantes comme de fragiles brindilles. Ses mains étaient fines et diaphanes, sa tête se balançait sur un cou mince, comme la fleur d'une campanule sur sa tige.

Ses yeux avaient une toute autre expression que ceux d’un enfant de son âge. Leur tristesse parfois, ainsi que son sourire me rappelaient ma mère durant ses derniers jours. Alors je devenais triste moi-même, me souvenant de celle-ci quand elle s'asseyait devant la fenêtre ouverte et que le vent faisait ondoyer ses cheveux blonds. Et des larmes me venaient aux yeux.

Souvent aussi, sans le vouloir, je la comparais à ma sœur. Elles étaient du même âge. Mais ma Sonia à moi était pleine de vie et ronde, ronde comme un petite brioche. Toujours vêtue d’une belle robe, arborant sur ses longues nattes brunes un ruban écarlate que notre bonne lui nouait chaque matin, elle courait si vite quand elle jouait et elle riait si fort !

Maroussia, elle, ne courait presque jamais et riait rarement. Quand elle riait, son rire tintait comme un petit carillon d'argent qu’on n’entend déjà plus à dix pas. Sa robe à elle était sale et vieille, et bien que sa chevelure fût épaisse, plus que celle de ma sœur, il n'y avait pas de ruban dans ses nattes, nattes que Valek, à ma grande surprise, prenait soin, avec grand art, de lui tresser le matin à son réveil.