В дурном обществе – En mauvaise compagnie

 

На сцену является пан Тыбурций
(VII.6)
Quand Pan Tibour entre en scène

Из этой странной и запутанной речи я понял только, что способ приобретения был не совсем обыкновенный, и не удержался, чтоб ещё раз не вставить вопроса:

— Вы это взяли... сами?
— Малый не лишён проницательности, — продолжал опять Тыбурций по-прежнему, — жаль только, что он не видел капеллана: у капеллана брюхо, как настоящая сороковая бочка, и, стало быть, объедение ему очень вредно. Между тем мы все, здесь находящиеся, страдаем скорее излишнею худобой, а потому некоторое количество провизии не можем считать для себя лишним... Так ли я говорю, domine?
— Ага, ага! — задумчиво промычал опять «профессор».
— Ну вот! На этот раз вы выразили своё мнение очень удачно, а то я уже начинал думать, что у этого малого ум бойчее, чем у некоторых учёных... Возвращаясь, однако, к капеллану, я думаю, что добрый урок стоит платы, и в таком случае мы можем сказать, что купили у него провизию: если он после этого сделает в амбаре двери покрепче, то вот мы и квиты... Впрочем, — повернулся он вдруг ко мне, — ты всё-таки ещё глуп и многого не понимаешь. А вот она понимает: скажи, моя Маруся, хорошо ли я сделал, что принёс тебе жаркое?
— Хорошо! — ответила девочка, слегка сверкнув бирюзовыми глазами. — Маня была голодна.

Под вечер этого дня я с отуманенною головой задумчиво возвращался к себе. Странные речи Тыбурция ни на одну минуту не поколебали во мне убеждения, что «воровать нехорошо». Напротив, болезненное ощущение, которое я испытывал раньше, ещё усилилось. Нищие... воры... у них нет дома!.. От окружающих я давно уже знал, что со всем этим соединяется презрение. Я даже чувствовал, как из глубины души во мне подымается вся горечь презрения, но я инстинктивно защищал мою привязанность от этой горькой примеси, не давая им слиться. В результате смутного душевного процесса — сожаление к Валеку и Марусе усилилось и обострилось, но привязанность не исчезла. Формула «нехорошо воровать» осталась. Но, когда воображение рисовало мне оживлённое личико моей приятельницы, облизывавшей свои засаленные пальцы, я радовался её радостью и радостью Валека.

В тёмной аллейке сада я нечаянно наткнулся на отца. Он по обыкновению угрюмо ходил взад и вперёд с обычным странным, как будто отуманенным взглядом. Когда я очутился подле него, он взял меня за плечо.

— Откуда это?
— Я... гулял…

Он внимательно посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но потом взгляд его опять затуманился и, махнув рукой, он зашагал по аллее. Мне кажется, что я и тогда понимал смысл этого жеста:

— А, всё равно... Её уж нет!..

Я солгал чуть ли не первый раз в жизни.

Я всегда боялся отца, а теперь тем более. Теперь я носил в себе целый мир смутных вопросов и ощущений. Мог ли он понять меня? Мог ли я в чём-либо признаться ему, не изменяя своим друзьям? Я дрожал при мысли, что он узнает когда-либо о моём знакомстве с «дурным обществом», но изменить этому обществу, изменить Валеку и Марусе — я был не в состоянии. К тому же здесь было тоже нечто вроде «принципа»: если б я изменил им, нарушив данное слово, то не мог бы при встрече поднять на них глаз от стыда.

De tout le discours étrange et déroutant de Pan Tibour, je compris seulement que la méthode employée pour se procurer notre pitance n’avait pas été tout à fait orthodoxe. Je ne pus m'empêcher d’insister :

- Vous l’avez donc pris sans demander ?

- Notre p’tit gars est bien perspicace ! poursuivit Tibour. C’est fort dommage qu'il n'ait pas vu notre chanoine au ventre plus rond qu’une barrique. L’excès de nourriture est donc très nocif pour sa santé, alors que nous tous ici souffrons plutôt d'un excès de maigreur. Ces provisions ne nous sont pas de trop... N’est-il pas vrai, Signor Professor ?
- Ouais, ouais ! marmonna de nouveau celui-ci.
- Bien répondu ! acquiesça Tibour. Merci de nous avoir exprimé votre opinion si clairement, sinon je commençais déjà à penser que ce garçon avait plus d’esprit que certains de nos savants... Pour en revenir cependant au chanoine, je pense que toute bonne leçon mérite récompense. Et si tel est le cas, on peut en conclure que nous lui avons payé ainsi nos provisions : si après notre visite il renforce les portes de sa grange, alors nous voilà quittes…

...Quant à toi, ajouta-t-il en se tournant vers moi, tu es toujours aussi stupide et ne comprends pas grand chose. Elle, elle sait les choses bien mieux que toi : dis-nous, ma Maroussia, ai-je bien fait de t'apporter un rôti ?
- Oh oui ! répondit la fillette - ses yeux turquoise pétillaient -, Ma-cia avait faim.

Le même soir, je retrouvai ma chambre, la tête perdue dans mes pensées. L’étrange discours de Tibour n’avait pas un instant ébranlé ma conviction que "voler n’était pas bien". Au contraire, le pénible sentiment que j'éprouvais auparavant ne faisait que s’accroître.

Mendiants... voleurs... sans feu ni lieu !.. A tous ces qualificatifs, je savais déjà depuis longtemps que les gens de mon entourage ajoutaient le mépris. Je sentais même s'instiller au fond de moi toute l’âpreté de ce mépris. Mais, instinctivement, je tentais de protéger mon affection pour mes nouveaux amis contre cette amertume, ne permettant pas qu’affection et mépris se mêlassent.

En effet, en même temps que grandissait et s’aggravait en moi un sentiment d’amère pitié, mon attachement pour Valek et Maroussia demeurait toujours aussi vivace. Rien pourtant ne pouvait bousculer la sentence que je me répétais : "voler n'est pas bien". Mais quand je me représentais le visage malicieux de notre petite princesse léchant ses doigts couverts de graisse, je me réjouissais de sa joie et de celle de son frère, Valek mon ami.

***

Rentrant par l’allée du jardin envahie d’obscurité, ce même soir je tombai sur mon père. Comme d'habitude, il allait et venait, marchant d'un air sombre avec son habituel regard, étrange, comme embrumé. Quand je fus près de lui, il me saisit par l’épaule.

- D'où viens-tu ?
- Je… je me promenais…

Il me regarda attentivement, voulut dire quelque chose, mais son regard à nouveau devint vague et, faisant un geste de la main, il s’éloigna le long de l'allée. Il me semble qu’alors je compris le sens de ce geste : « De toute façon ça m’est égal... Elle… elle n’est plus là maintenant ! »

Je venais de lui mentir. Peut-être pour la toute première fois de ma vie.

J’avais toujours craint mon père, et en ce moment plus encore. En moi s’agitait tout un monde de questions et de sentiments confus. Aurait-il pu me comprendre ? Pouvais-je tout lui avouer sans trahir mes amis ? Je tremblais à l'idée qu'il connût un jour mes accointances avec la "mauvaise compagnie", mais dénoncer ceux que j’aimais m’était impossible, trahir Valek et Maroussia m’eût été insupportable. Il y avait là pour moi comme une question de ‘principe’ : si j’avais manqué à ma parole, jamais plus, de honte, je n'aurais pu avoir le courage de les regarder dans les yeux.