В дурном обществе – En mauvaise compagnie

 

Кукла (IX.02) La poupée

На горе дела опять были плохи. Маруся опять слегла, и ей стало ещё хуже; лицо её горело странным румянцем, белокурые волосы раскидались по подушке; она никого не узнавала. Рядом с ней лежала злополучная кукла, с розовыми щеками и глупыми блестящими глазами.

Я сообщил Валеку свои опасения, и мы решили, что куклу необходимо унести обратно, тем более что Маруся этого и не заметит. Но мы ошиблись! Как только я вынул куклу из рук лежащей в забытьи девочки, она открыла глаза, посмотрела перед собой смутным взглядом, как будто не видя меня, не сознавая, что с ней происходит, и вдруг заплакала тихо-тихо, но вместе с тем так жалобно, и в исхудалом лице, под покровом бреда, мелькнуло выражение такого глубокого горя, что я тотчас же с испугом положил куклу на прежнее место. Девочка улыбнулась, прижала куклу к себе и успокоилась. Я понял, что хотел лишить моего маленького друга первой и последней радости её недолгой жизни.

Валек робко посмотрел на меня.

— Как же теперь будет? — спросил он грустно.

Тыбурций, сидя на лавочке с печально понуренною головой, также смотрел на меня вопросительным взглядом. Поэтому я постарался придать себе вид по возможности беспечный и сказал:

— Ничего! Нянька, наверное, уж забыла.

Но старуха не забыла. Когда я на этот раз возвратился домой, у калитки мне опять попался Януш; Соню я застал с заплаканными глазами, а нянька кинула на меня сердитый, подавляющий взгляд и что-то ворчала беззубым, шамкающим ртом.

Отец спросил у меня, куда я ходил, и, выслушав внимательно обычный ответ, ограничился тем, что повторил мне приказ ни под каким видом не отлучаться из дому без его позволения. Приказ был категоричен и очень решителен; ослушаться его я не посмел, но не решался также и обратиться к отцу за позволением.

Là-haut, les choses allaient en s’aggravant. Maroussia était à nouveau souffrante et son état ne faisait qu’empirer. Son visage se parait d'une étrange teinte légèrement rose-thé, son regard était brûlant, ses cheveux blonds en désordre couvraient l'oreiller. Elle ne reconnaissait personne. À côté d'elle dormait la poupée, source de tous mes malheurs, aux joues roses, le regard fixe, brillant, tout hébété.

Je confiai à Valek mon inquiétude : il me fallait rendre au plus vite la poupée à ma sœur. Ensemble nous en convînmes, d’autant plus que la fillette, dans son état, ne s'apercevrait pas qu’on la lui avait reprise. Combien nous nous trompions !... Dès que je retirai la poupée de ses mains, Maroussia, ouvrit les yeux et jeta autour d’elle un regard vague, comme si elle ne me voyait pas ni ne voyait personne, inconsciente de ce qui lui arrivait. Puis elle se mit à pleurer doucement, tout doucement, plaintivement…

Sur son visage émacié, sous le voile du délire qui la consumait, je perçus une expression si profonde de chagrin que je reposai aussitôt la poupée auprès d’elle, le cœur saisi d’émotion. Maroussia esquissa un sourire, pressa la poupée contre sa poitrine et s’apaisa. Je compris alors que je ne pouvais priver cette enfant de la première et peut-être de la dernière joie de sa courte vie.

Valek me regarda tout timide et me demanda désolé :

- Comment vas-tu faire maintenant ?

Tibour, assis sur un banc, tête basse, me regardait aussi la mine affligée. Alors je tentai de prendre un air aussi rassurant que possible :

- Ça va bien se passer ! La nounou aura oublié...

Mais la vieille n’avait rien oublié. De retour à la maison, je croisai Yanoush à l’entrée du jardin. Sonia était en pleurs. La nounou m’adressa un regard foudroyant, plein de colère, puis elle grommela, marmonnant de sa bouche édentée des mots pleins de reproches.

Mon père me demanda d’où je venais, et, après avoir écouté attentivement ma réponse habituelle, ‘que j’étais allé me promener’, se borna à me répéter son commandement :

- Ne quitte plus jamais la maison sans mon autorisation !

Son ordre était catégorique et son ton résolu.

Après cet oukase je n’osai plus désobéir, mais je n’osai pas non plus lui demander la permission...