В дурном обществе

En mauvaise compagnie

 

Знакомство продолжается

(V.2)

Mes nouveaux amis

Я был большой сорванец. «У этого малого, — говорили обо мне старшие, — руки и ноги налиты ртутью», чему я и сам верил, хотя не представлял себе ясно, кто и каким образом произвёл надо мной эту операцию. В первые же дни я внёс своё оживление и в общество моих новых знакомых. Едва ли эхо старой «каплицы» повторяло когда-нибудь такие громкие крики, как в это время, когда я старался расшевелить и завлечь в свои игры Валека и Марусю. Однако это удавалось плохо. Валек серьёзно смотрел на меня и на девочку, и раз, когда я заставил её бегать со мной взапуски, он сказал:

— Нет, она сейчас заплачет.

Действительно, когда я растормошил её и заставил бежать, Маруся, заслышав мои шаги за собой, вдруг повернулась ко мне, подняв ручонки над головой, точно для защиты, посмотрела на меня беспомощным взглядом захлопнутой пташки и громко заплакала. Я совсем растерялся.

— Вот, видишь, — сказал Валек, — она не любит играть.

Он усадил её на траву, нарвал цветов и кинул ей; она перестала плакать и тихо перебирала растения, что-то говорила, обращаясь к золотистым лютикам, и подносила к губам синие колокольчики. Я тоже присмирел и лёг рядом с Валеком около девочки.

— Отчего она такая? — спросил я, наконец, указывая глазами на Марусю.
— Невесёлая? — переспросил Валек и затем сказал тоном совершенно убеждённого человека: — А это, видишь ли, от серого камня.
— Да-а, — повторила девочка, точно слабое эхо, — это от серого камня.
— От какого серого камня? — переспросил я, не понимая.
— Серый камень высосал из неё жизнь, — пояснил Валек, по-прежнему смотря на небо. — Так говорит Тыбурций... Тыбурций хорошо знает.
— Да-а, — опять повторила тихим эхо девочка, — Тыбурций всё знает.

Я ничего не понимал в этих загадочных словах, которые Валек повторял за Тыбурцием, однако аргумент, что Тыбурций всё знает, произвёл и на меня своё действие. Я приподнялся на локте и взглянул на Марусю. Она сидела в том же положении, в каком усадил её Валек, и всё так же перебирала цветы; движения её тонких рук были медленны; глаза выделялись глубокою синевой на бледном лице; длинные ресницы были опущены. При взгляде на эту крохотную грустную фигурку мне стало ясно, что в словах Тыбурция, — хотя я и не понимал их значения, — заключается горькая правда. Несомненно, кто-то высасывает жизнь из этой странной девочки, которая плачет тогда, когда другие на её месте смеются. Но как же может сделать это серый камень?

J'étais un sacré garnement, un garçon bien remuant. « Voyez comme ce petit bonhomme a du sang dans les veines ! », disaient les anciens, persuadés que du vif-argent coulait dans mon corps. Je le croyais aussi, sans savoir clairement d’où me venait cela.

Dès les premiers jours, je tentai de communiquer mon enthousiasme à mes nouveaux amis. Il est peu probable que les murs de l'ancienne chapelle eussent jamais résonné de cris aussi forts qu'à cette période, quand j'essayais de motiver et d’entraîner Valek et Maroussia dans mes jeux.

Mais parfois aussi allais-je trop loin. Une fois Valek me retint : alors que Maroussia et moi jouions et que je faisais semblant de la poursuivre, d’un ton grave il me dit :

– Arrête maintenant : elle va pleurer…

En effet, alors que je courais derrière elle, entendant mes pas qui se rapprochaient, soudain elle s’était retournée. Levant ses bras comme pour se protéger, elle me regarda, éperdue, tel un oiseau pris au piège, puis éclata en sanglots. J’en fus tout désemparé.

– Tu vois, me dit Valek, elle n’aime pas jouer.

Il la fit asseoir sur l'herbe, cueillit des fleurs et les lui offrit. Elle cessa de pleurer et commença tranquillement à les trier, adressant quelques mots aux boutons d'or, portant à ses lèvres des campanules bleues. Mon agitation retomba et je vins m’allonger à côté de Valek, auprès de la fillette.

– Pourquoi est-elle ainsi ? demandai-je à mon ami.
– Si triste ? Valek, d’un ton convaincu, me répondit : Vois-tu, c’est à cause de la pierre grise.
– Oui, répéta Maroussia, comme un faible écho : à cause de la pierre grise...
– Quelle pierre grise ? demandai-je sans comprendre.
– La pierre grise qui lui aspire la vie, expliqua Valek, regardant le ciel. C'est ce que dit Tibour... Et Tibour sait très bien toutes ces choses.
- Oui, reprit la petite voix toujours en écho. Tibour, lui il sait tout…

Je ne compris rien à ces paroles mystérieuses, mais l’idée selon laquelle Pan Tibour savait tout fit son effet. Je me redressai sur le coude et dévisageai Maroussia avec attention. Toujours assise, elle continuait à caresser les fleurs et à leur parler. Ses gestes étaient lents, ses mains toutes fluettes et, sous ses longs cils à demi baissés, ses yeux, d'un bleu profond, contrastaient avec la pâleur de son petit visage.

Plus je regardais ce petit être tristounet, plus il m'apparaissait que les paroles de Tibour, bien que je n'en comprisse pas le sens, recelaient une amère vérité. Sans aucun doute, quelque chose aspirait la vie de l’étrange fillette qui pleurait là où d’autres enfants à sa place auraient ri.

Mais comment une pierre grise pouvait-elle en être la cause ?