Le blocus de Léningrad – L’automne sur la ville 1
Ничего не могу забыть – Je ne peux rien oublier
Осенний город (1) L’automne sur la ville
Заканчивалось лето. Но никаких признаков приближающейся осени не было заметно. Только город терял свои краски. Витрины магазинов, прежде затёненные полосатыми тентами, теперь были заложены мешками с песком. Памятники были обшиты досками или закопаны в садах и скверах. Золотой купол Исаакиевского собора стал серым. В угловых домах замуровывали кирпичами оконные проёмы, и узкие щели бойниц напоминали, что город осаждён, и что борьба за него будет жестокой. Первый раз в нашей жизни двери школы не открылись в день первого сентября. В институте, где продолжал работать папа, учебный год начался как обычно, но из-за воздушных тревог лекции часто прерывались, и преподаватели вместе со студентами, придерживая болтающиеся сбоку противогазы, спешили к дежурным постам МПВО¹.
Начались первые артиллерийские обстрелы города. Затем обстрелы стали регулярными, и на улицах появились первые разрушенные дома, развороченные трамвайные пути с неподвижно стоящими вагонами. А после очередного обстрела мы узнали о первых убитых жителях города.
Как-то днём мы втроём сидели в большой комнате. Я листала альбом. Сестра с братом о чём-то спорили. Завыла громко сирена.
— Ну вот, опять тревога,— сердито пробурчал Юра. — Подождём немного. Может, скоро кончится.
Прошло минут десять, и мы решили, что всё-таки надо спуститься в бомбоубежище.
Ещё на лестнице мы обратили внимание на необычный пронзительный свист и частые близкие разрывы. По булыжникам нашего двора что-то пронеслось, шлёпнулось, цокнуло и заискрилось. Брат подбежал к упавшему предмету и взял в руку. Мы встали у стенки дома, рассматривая осколок снаряда. Он был ещё горячим. Вдруг опять что-то цокнуло. Осколок пролетел, едва не коснувшись нас. Стоять стало жутко, и мы начали перебегать от одной стены к другой. Нас заметила дворничиха. Строго прикрикнув, она велела всем немедленно идти в бомбоубежище.
Зазубренный осколок долго лежал в комнате на видном месте. Проходя мимо него, мы вспоминали слова папы: «Это была смерть».
L’été finissait et aucun signe n’annonçait l’automne. Seule la ville perdait ses couleurs. Les vitrines des magasins autrefois ombragées par des auvents rayés étaient à présent protégées par des amoncellements de sacs de sable. Les monuments, les statues étaient recouverts de planches ou enterrés dans les squares ou sous les places. La coupole dorée de la cathédrale Saint Isaaс était devenue grise. On avait muré de briques les fenêtres des maisons qui se trouvaient à l’angle des rues : il ne restait plus que d’étroites meurtrières rappelant à tous que la ville était assiégée et que la lutte pour sa défense serait féroce.
Pour la première fois de notre vie les écoles n’ouvrirent pas leurs portes le premier septembre. Dans l’institut où papa travaillait, l’année universitaire débuta normalement, mais à cause des raids aériens les cours étaient souvent interrompus et tous, professeurs et étudiants, masques à gaz pendus au côté, couraient alors rejoindre leur poste à la MPVO¹.
Très vite les premiers bombardements commencèrent. Ensuite, ils devinrent réguliers : et ce furent les premières maisons détruites, les premières rames de tramways éventrées, immobilisées sur des rails endommagés. Puis lors d’un bombardement qui suivit, on dénombra les premières victimes civiles.
Un jour, alors que nous étions assis tous les trois, Assia, Youra et moi, dans le salon, que je feuilletais un album, que ma sœur et mon frère se disputaient pour je ne sais plus quelle raison, on entendit la sirène retentir. Youra grommela :
– Et voilà, c’est reparti ! Attendons un peu. Peut-être que ça ne durera pas.
Au bout de dix minutes nous nous résolûmes tout de même à descendre nous mettre à abri. Dans l’escalier nous percevions des sifflements plus stridents que d’ordinaire. Les explosions se faisaient plus fréquentes et semblaient se rapprocher. Nous étions en bas quand quelque chose vint traverser la cour et exploser sur le pavé dans un jaillissement d’étincelles. Mon frère courut ramasser l’objet. Plaqués le long du mur, tous trois nous l’examinâmes. C’était un éclat d’obus ; il était encore chaud. Soudain un autre fragment s’abattit, si proche qu’il faillit bien nous atteindre. Rester là devenait trop dangereux. Nous courûmes, longeant les façades, d’un mur à l’autre. La concierge qui nous avait vus nous sermonna sévèrement et nous ordonna de gagner immédiatement l’abri.
L’éclat déchiqueté resta longtemps exposé en bonne place dans l’appartement. En passant devant, à chaque fois, les mots de papa nous revenaient : « Ça, c’était la mort assurée ! »