Ничего не могу забыть – Je ne peux rien oublier

Эритаж (5) L'Ermitage

Заняться в бомбоубежище было нечем. Дома можно было посмотреть картинки, перебирать игрушки, книжки... а здесь пустота. Днём иногда я засыпала, а проснувшись, вспоминала повесть Короленко «Дети подземелья». От этой повести у меня всегда возникало тоскливое и жалостливое состояние, а теперь мне казалось, что и мы стали детьми подземелья.

Что же было в этих подвалах раньше? Наверху, в нарядных залах, шли балы, звенела музыка... Придворные в ливреях... Нет, кажется, в ливреях были лакеи... Ну, да не важно. Итак, придворные всю ночь танцевали. А здесь? Что могло находиться здесь? В подвальных помещениях обычно хранят дрова. До войны мы тоже хранили дрова в подвале нашего дома. Как же это было давно! Вздохнув, я закутывалась поплотнее в одеяло и опять засыпала. Во сне не так мучил голод.

...Как-то нашла я фанерную доску и стала рисовать углем. Две темы чередовались у меня. Вид Череменецкого озера с двумя куполами бывшего монастыря. Рисунок повторялся почти без изменения. Допускались лишь небольшие отклонения: или светило солнце и летали беспечные птицы, или низко висели тучи и косо падал дождь. И ещё я рисовала офицера с эполетами и саблей. Портрет военного был моей иллюстрацией к повести Лермонтова «Герой нашего времени».

Из всего огромного довоенного мира в моей памяти остались только две картины — ничего больше из «той жизни» я не рисовала.

А казавшееся всем столь прочным и надёжным бомбоубежище Эрмитажа нам пришлось примерно через месяц покинуть. Не стало электричества, водопровода и канализации. Починить повреждения не удалось, и мама сказала, что мы окончательно переберёмся домой. А там — будь что будет…

Я часто думаю о том, какими неожиданными гранями вошёл в мою жизнь Эрмитаж. Во время блокады мы, как и многие другие семьи, укрывались в подвалах; после войны я как реставратор участвовала в восстановлении его прекрасных залов; и вот теперь, когда я прихожу сюда как посетительница — одна из трёх миллионов в год, — когда всматриваюсь в бессмертные шедевры, героически спасённые городом в ту беспримерно суровую пору, каждый раз к чувству восхищения и гордости у меня невольно примешивается едва ощутимый осадок горечи. Я не могу забыть тех дней.

Dans l’abri nous n’avions rien pour nous occuper. A la maison nous pouvions regarder des photos, trier nos jouets ou nos livres… Mais là, dans ce sous-sol, c’était le vide complet. Quelquefois dans la journée je m’endormais et quand je me réveillais je repensais au récit de Korolenko, ‘Les enfants du cachot’¹. Cette histoire m’avait toujours rendue mélancolique, me laissant un sentiment de pitié, maintenant j’avais l’impression que nous étions nous-mêmes devenus ces enfants du cachot.

Qu’y avait-il autrefois dans ces sous-sols ? Au-dessus, dans les salles d’apparat, jadis, on donnait des bals, on jouait de la musique… Les courtisans étaient en livrées… Non, ce sont les laquais qui portaient des livrées, je crois… Oh, tout ça est sans d’importance. En tout cas, les gens à la cour devaient danser toute la nuit. Mais ici, en-dessous, que pouvait-on bien y trouver ?

Généralement, c’est le bois de chauffage qu’on stocke dans les sous-sols. Nous aussi, dans notre maison, avant la guerre, nous gardions le bois au sous-sol. Comme c’était déjà loin tout ça ! En soupirant je m’enveloppais encore plus fort dans ma couverture et je finissais par me rendormir. On ressent moins le tourment de la faim quand on dort…

...Un jour je trouvai un planche de contreplaqué sur laquelle, à l’aide d’un fusain, je commençai à dessiner. Dans mes dessins, deux sujets alternaient : la vue du lac de Tcheremenets avec les coupoles de son ancien monastère, que je reprenais sans cesse, presque à l’identique, soit avec un beau soleil où volaient des oiseaux insouciants, soit sous un ciel lourd et nuageux, duquel tombait une pluie oblique. L’autre sujet que j’aimais dessiner était la figure d’un officier portant sabre et épaulettes. Ce portrait était mon illustration du roman de Lermontov 'Un héros de notre temps'².

De tout le vaste monde d’avant-guerre que nous avions connu, il ne me restait en mémoire que ces deux images – je n’ai depuis plus rien dessiné de cette vie d’avant.

Environ un mois plus tard, nous dûmes quitter le refuge que nous avions trouvé à l'Ermitage et qui nous paraissait pourtant, à tous, si sûr et si fiable. Il n’y avait plus ni électricité ni eau et les canalisations d’eaux usées étaient hors-service. Aucune réparation ne semblait envisageable. Maman décida donc qu’en définitive nous rentrerions chez nous, et là-bas... ‘advienne que pourra’…

***

Je repense souvent aux différentes circonstances qui me relient à l'Ermitage. Pendant le blocus, comme beaucoup d'autres familles, nous trouvâmes refuge dans ses sous-sols. Après guerre, en tant que restauratrice, je participai à la remise en état de ses magnifiques salles. Et à présent, quand j’y retourne, comme simple touriste – une parmi les trois millions qui le visitent annuellement – et que je regarde ses chefs-d’œuvre immortels, héroïquement sauvés pendant la terrible période du blocus de la ville, en cette époque qui fut d'une dureté sans précédent, j’éprouve, certes, un sentiment d’admiration et de fierté mais s’y mêle, malgré moi, un arrière-goût d’amertume.

Je ne peux oublier ces jours-là…

___

1. Nouvelle parue en 1885/1886 de Vladimir Korolenko (Владимир Галактионович Короленко) 1853-1921, publiée sous le titre original «В дурном обществе» - En mauvaise compagnie : Lire.

2. Paru en 1840, Un héros de notre temps - Lire - est l’unique roman qu’ait jamais achevé son auteur, Mikhaïl Lermontov (Михаил Юрьевич Лермонтов) 1814-1841, l’un des plus grands poètes russes.