Le blocus de Léningrad – Galina Vassilievna 3
Ничего не могу забыть – Je ne peux rien oublier
Галина Васильевна (3) Galina Vassilievna
Я потихоньку вошла в комнату. В кресле, наклонившись вперёд и закрыв лицо руками, сидела Галина Васильевна. Постояв какое-то время в нерешительности, я подошла и спросила, что с нею. Галина Васильевна подняла голову. Запах пряных духов прошёл волной от этого движения. Возникшее к ней сочувствие исчезло. Духи Галины Васильевны всегда несли для меня что-то враждебно-тревожное. Я спросила её, почему она здесь, в тёмной комнате, одна, тогда как все гости в большой комнате, и нам так весело. Подавив вздох, Галина Васильевна сказала, что она уже давно неважно себя чувствует. Сегодня же ей особенно нехорошо...
— Побудь со мною, — добавила она.
Оставаться с Галиной Васильевной мне не хотелось, но и уйти я тоже не могла. Мы молча сидели до тех пор, пока в большой комнате не послышались звуки рояля. Мы вышли из тёмной комнаты, щурясь от яркого света люстры, и одновременно посмотрели в сторону папы. Он играл «Лунную сонату».
И вот трое взрослых людей оказались в плену различных чувств. С одной стороны — чувство неразделенной любви, неясная надежда. С другой — уважение человеческого достоинства. С третьей — доброта и терпение.
Но внимание, которое постоянно оказывала Галина Васильевна всем членам нашей семьи, её частые посещения начали маму тревожить и тяготить. Я часто заставала маму задумчивой, грустной, рассеянной, А однажды вошла в комнату и увидела маму горько плачущей. Я кинулась к ней и стала расспрашивать, что случилось. Мама ничего не ответила, а продолжала плакать, тихо и беспомощно. От того, что мама молчала, мною овладело отчаяние. Испытывая недетское горе и страх, я громко расплакалась. Вдруг, как бы очнувшись, мама посмотрела на меня, сделала над собой усилие, и слёзы перестали течь по её лицу. Она стала меня успокаивать и утешать. Всё ещё всхлипывая, я настойчиво спрашивала, что с нею произошло. Мама, поколебавшись, ответила, что у неё так болела голова, как никогда в жизни.
— А сейчас? — спросила я, не веря до конца, что объяснение может быть таким простым и лёгким.
— Сейчас мне значительно лучше, — ответила мама.
После войны мне запомнился разговор с маминой подругой детства — они дружили всю жизнь.
— Знаешь ли ты, — спросила она,— сколько слёз пролила мама из-за Галины Васильевны?
Так через многие годы я поняла истинную причину маминых слёз...
J’entrai à pas de loup dans la chambre où se trouvait Galina Vassilievna. Celle-ci était assise dans un fauteuil, penchée en avant et cachant son visage dans ses mains. J’étais là, debout devant elle, indécise, puis je m’approchai pour lui demander ce qu’elle avait.
Galina Vassilievna releva la tête. Ce mouvement dégagea d’elle une bouffée de senteur suave. Le sentiment de sympathie que j’éprouvais juste auparavant s’évanouit soudain. Il y avait pour moi, dans ce parfum, toujours quelque chose d’hostile et de dérangeant. Je l’interrogeai, lui demandant ce qu’elle faisait là, toute seule, dans cette pièce si sombre, alors que tous nous étions dans le salon et nous amusions tellement.
Réprimant un soupir Galina me dit que, déjà, depuis longtemps, elle n’était pas bien et qu’aujourd’hui, particulièrement, elle se sentait mal.
– Reste un peu avec moi, ajouta-t-elle.
Je n’avais pas du tout envie de rester mais je ne pouvais pas non plus la laisser toute seule. Nous demeurâmes ainsi, assises sans rien dire, jusqu’à ce que le son du piano nous parvienne du salon.
...Sortant d’un coup de l’obscurité de la chambre à la lumière vive du lustre, mes yeux furent éblouis. Galina et moi, en même temps, portâmes notre regard là où se trouvait papa. Assis au piano, il jouait ‘La sonate au clair de lune’ de Beethoven.
...
Dans cette pièce, trois adultes étaient chacun captifs de sentiments différents : pour l’une, celui d’un amour non partagé et, en même temps, empreint d’une vague espérance, pour l’autre, un sentiment de respect de la dignité de cette autre femme qui l’aimait et, pour la troisième, une inclination naturelle à la gentillesse et à la patience.
Mais, par la suite, la constante attention que portait Galina Vassilievna envers tous les membres de notre famille ainsi que ses trop fréquentes visites commencèrent à inquiéter maman et à l’accabler. Souvent je la surprenais pensive, triste, l’air absent. Une fois, en entrant dans le salon, je la vis qui pleurait. Je me précipitai pour lui demander ce qui arrivait. Elle ne me répondit pas, elle continuait seulement à pleurer, doucement, comme impuissante.
Devant son silence je fus saisie de désespoir ; éprouvant une peur et un chagrin comme seul un enfant peut connaître, j’éclatai en sanglots. Soudain, comme si elle se réveillait, elle me regarda et se redressa dans un effort : elle sécha les larmes de son visage et commença à me rassurer, à me réconforter.
Toujours sanglotante, j’insistai afin de savoir ce qui lui était arrivé. Après avoir hésité elle me répondit qu’elle avait une migraine comme jamais elle n’en avait eue de sa vie.
– Et à présent ? demandai-je alors, croyant à demi en une explication aussi simple et légère.
– Maintenant je vais nettement mieux, me répondit-elle...
Après la guerre je me suis souvenue avoir eu une conversation avec l’amie d’enfance de maman, une personne à laquelle elle resta toute sa vie attachée.
– Tu ne peux savoir combien de larmes ta maman a versées à cause de Galina Vassilievna...
C’est ainsi que bien des années plus tard je compris la vraie raison des pleurs de maman...
