Le blocus de Léningrad – Cet été-là. 2
Ничего не могу забыть – Je ne peux rien oublier
То далёкое лето (2) Cet été-là
Первый тревожный признак нарушенного мира предстал перед нами в начале июля.
В полдень через деревню гнали огромное стадо коров. Жара стояла одуряющая. Пастухи и погонщики всё время щёлкали кнутами, стадо шарахалось и многоголосо беспрестанно мычало. Сопровождающие стадо доярки умоляли местных жителей и дачников взять у них сколько угодно молока, продавали за символическую цену — копейка за литр. Мы долго смотрели на нескончаемое стадо. Беспокойство животных, которых не успевали доить и в течение многих дней гнали по дорогам, их выкаченные глаза, надрывное мычание, сливавшееся в протяжный стон, и серый столб пыли — запомнились как первая весть будущих несчастий и страданий. Прошло несколько дней. Появились беженцы. Женщины, дети, старые люди ехали на подводах, шли с мешками, узлами, чемоданами. Рассказывали они, что немцы подходят к Пскову. Когда беженцы сказали, что Псков занят, мы решили уходить — уехать было уже невозможно.
Взяв с собой самые необходимые вещи, мы пошли к пристани и стали ждать паром, чтобы переехать через озеро. У меня в руках был небольшой пакет, брат бережно нёс футляр со скрипкой, за спиной у него был вещевой мешок. Самые большие узлы несли мама и сестра. Мы сложили вещи на пристани, сели на скамейку и стали напряжённо всматриваться: не покажется ли паром. От смутного ощущения опасности что-то внутри замирало, и мы, не зная, что делать, всё время жались к маме и даже разговаривали вполголоса.
Больше двух часов мы просидели на пристани. Парома всё не было. Мама сказала, чтобы мы пошли и собрали цветов: «Отвезём папе в город букет».
Мы поднялись на крутой берег. День близился к концу. Гладкое синее озеро вбирало в себя свет заходящего солнца. Золотистые стволы сосен зеркально отражались в воде. Был слышен каждый звук, залаяла собака. Звякнула цепь в колодце.
Послышалось негромкое ржание, и мы увидели бегущего на материнский зов жеребёнка. Потом стало тихо. Мы вернулись с букетом ромашек, колокольчиков, васильков.
Вероятно, чтобы как-то снять напряжение, мама сказала брату:
— Сыграй что-нибудь,— и, грустно улыбнувшись, добавила: — Может быть, капитан услышит нас и поймёт, что его здесь ждут.
Юра молча вынул скрипку, несколько секунд постоял неподвижно, затем склонил голову, поднял смычок и заиграл.
Чистые звуки заполнили, как мне казалось, всё пространство. Мы слушали, боясь шевельнуться. Очевидно, наше волнение передалось ему; вдохновенное лицо осветилось, и он заиграл совершенно незнакомую мелодию. Вдруг скрипка замолкла, и Юра смущённо произнёс:
— Это всё. Дальше я не успел сочинить.
Au début du mois de juillet un premier signe inquiétant laissa penser que quelque chose allait venir troubler cette paix.
A midi, un interminable troupeau de vaches traversa le village. La chaleur était accablante. Les bergers et les conducteurs de bestiaux faisaient constamment claquer leurs fouets. Les bêtes faisaient des écarts et mugissaient à tue-tête. Les femmes qui accompagnaient le convoi, chargées de traire les vaches, suppliaient les riverains et les estivants de prendre autant de lait qu’ils voulaient, qu’on le leur vendait au prix symbolique d’un kopeck le litre.
Nous regardions passer le troupeau qui n’en finissait pas. Les bêtes en route depuis plusieurs jours et qu’on n’avait pas eu le temps de traire s’énervaient ; leurs yeux écarquillés, leurs meuglements, leurs gémissements déchirants qui se confondaient en une longue plainte, et la colonne de poussière grise : tout cela évoquait – tel un premier coup de semonce - les malheurs et les souffrances à venir.
Quelques jours passèrent, puis ce fut la longue file des réfugiés : des femmes, des enfants, des vieillards sur des chariots ou à pied, chargés de sacs, de ballots et de valises. Ils disaient que les Allemands approchaient de Pskov¹. C’est quand ils annoncèrent que cette ville était tombée que nous nous décidâmes à partir. Mais déjà les routes étaient coupées.
Nous prîmes quelques affaires indispensables et rejoignîmes l’embarcadère afin d’attendre le bac pour traverser le lac. Je tenais un petit paquet dans les bras, mon frère portait avec précaution son violon dans son étui et, sur le dos, un petit sac. Maman et ma sœur aînée portaient les plus gros baluchons. Nous déposâmes nos affaires sur le quai au pied du banc sur lequel nous nous étions assis. Nous scrutions le lac pour essayer de voir si le bac arrivait. Ressentant confusément le danger, nous étions intérieurement comme suspendus. Ne sachant que faire nous nous blottissions contre maman et ne parlions plus qu’à voix basse.
Cela faisait déjà plus de deux heures que nous étions là à attendre. Le bac n’étant toujours pas là, maman nous proposa d’aller cueillir des fleurs pour rapporter un bouquet à papa, une fois arrivés en ville.
Nous grimpâmes sur la pente escarpée de la berge. Le jour touchait à sa fin. Le lac, bleu et limpide, absorbait les derniers rayons du soleil couchant. Les troncs dorés des pins se reflétaient à la surface de l’eau comme dans un miroir. On percevait chaque bruit : l’aboiement d’un chien, le grincement de la chaîne d’un puits. On entendit un doux hennissement et nous vîmes un poulain courir, répondant à l’appel de sa mère. Puis ce fut le silence. Nous revînmes avec un bouquet de marguerites, de campanules et de bleuets.
Probablement pour tenter d’alléger la tension, maman demanda à Youra de nous jouer quelque chose et souriant tristement elle ajouta :
– Peut-être que le capitaine nous entendra et qu’il comprendra que nous l’attendons.
Sans rien dire Youra sortit son violon et, après quelques secondes de réflexion, pencha la tête, leva son archet et se mit à jouer.
Il me semblait que le son pur de son instrument emplissait l’espace. Nous écoutions sans oser bouger. Apparemment Youra ressentit notre émotion. Son visage, inspiré, s’illumina. Il entama une mélodie que nous ne connaissions absolument pas. Le violon brusquement s’arrêta et Youra nous confia avec embarras :
– C’est tout. Je n’ai pas eu le temps de composer le reste...
___
1. Ville russe située à 300 km au sud-ouest de Saint-Pétersbourg, non loin de la frontière de l’Estonie et de la Lettonie.
