La veille – IV.8 – Les Voiles écarlates
Алые паруса – Les voiles écarlates
Накануне (IV.8) La veille
[…] Проник рассвет — не всей ясностью озарения, но тем смутным усилием, в котором можно понимать окружающее. Низ окна был чёрен; верх просветлел. Извне дома, почти на краю рамы, блестела утренняя звезда. Зная, что теперь не уснёт, Ассоль оделась, подошла к окну и, сняв крюк, отвела раму. За окном стояла внимательная, чёткая тишина; она как бы наступила только сейчас. В синих сумерках мерцали кусты, подальше спали деревья; веяло духотой и землёй.
Держась за верх рамы, девушка смотрела и улыбалась. Вдруг нечто, подобное отдалённому зову, всколыхнуло её изнутри и вовне, и она как бы проснулась ещё раз от явной действительности к тому, что явнее и несомненнее. С этой минуты ликующее богатство сознания не оставляло её. Так, понимая, слушаем мы речи людей, но, если повторить сказанное, поймём ещё раз, с иным, новым значением. То же было и с ней.
Взяв старенькую, но на её голове всегда юную шёлковую косынку, она прихватила её рукой под подбородком, заперла дверь и выпорхнула босиком на дорогу. Хотя было пусто и глухо, но ей казалось, что она звучит, как оркестр, что её могут услышать. Всё было мило ей, всё радовало её. Тёплая пыль щекотала босые ноги; дышалось ясно и весело. На сумеречном просвете неба темнели крыши и облака; дремали изгороди, шиповник, огороды, сады и нежно видимая дорога. Во всём замечался иной порядок, чем днём, — тот же, но в ускользнувшем ранее соответствии. Всё спало с открытыми глазами, тайно рассматривая проходящую девушку.
L'aube grise, avec effort, pénétra par le haut de la fenêtre, tentant de disperser l’obscurité de la chambre. Ce n’était pas encore la clarté de l’aurore. A l'extérieur, comme accrochée au bout de la charpente, brillait l'étoile du matin.
Sachant qu'elle ne dormirait plus, Solène, après s’être habillée, alla entrouvrir les vantaux. Dehors, précisément à cet instant, tout paraissait être devenu silencieux. Les buissons scintillaient dans le petit matin gris-bleu, les arbres dormaient au loin. Dans l’air chaud et lourd flottait comme une odeur de terre.
La main appuyée sur le haut de la croisée de la fenêtre, elle souriait en regardant au loin. Quelque chose, comme un appel lointain, la bouleversait, quelque chose qui réveilla en elle une fois de plus ce sentiment qu’au-delà de la simple et banale réalité existait un monde plus évident et plus manifeste encore. Sa conscience, à ce moment, exultait de triomphe, et ce sentiment ne la quitta plus, comme des paroles qu’on se répète sans cesse jusqu’à ce qu’on en saisisse le sens : un sens nouveau et différent.
Ayant noué sous le menton son vieux foulard de soie qui, sur elle, paraissait élégant, elle quitta la maison et courut les pieds nus. Dehors, tout était désert et silencieux, mais il lui semblait qu’en elle un orchestre entier chantait et que tous pouvaient l’entendre.
A cette heure-là, sur le liseré de l’aube, les toits et les nuages se dessinaient en masses grises, tout comme le tracé de la route qu’on devinait à peine. Tout sommeillait encore : les haies d’églantines, les jardins, les vergers somnolaient. Les yeux grand ouverts, ils dévisageaient secrètement cette jeune fille qui passait.
La poussière chaude lui chatouillait les pieds. Autour d’elle tout était doux et la ravissait. Solène respirait le bonheur. Le monde se présentait à elle dans un ordre différent : le même monde que d’ordinaire, certes, mais qui lui offrait à présent des correspondances jusqu’alors insaisissables.
