La veille – IV.10 – Les Voiles écarlates
Алые паруса – Les voiles écarlates
Накануне (IV.10) La veille
Она [Ассоль] выбралась, перепачкав ноги землёй, к обрыву над морем и встала на краю обрыва, задыхаясь от поспешной ходьбы. Глубокая, непобедимая вера, ликуя, пенилась и шумела в ней. Она разбрасывала её взглядом за горизонт, откуда лёгким шумом береговой волны возвращалась она обратно, гордая чистотой полёта.
Тем временем море, обведённое по горизонту золотой нитью, ещё спало; лишь под обрывом, в лужах береговых ям, вздымалась и опадала вода. Стальной у берега цвет спящего океана переходил в синий и чёрный. За золотой нитью небо, вспыхивая, сияло огромным веером света; белые облака тронулись слабым румянцем. Тонкие, божественные цвета светились в них. На чёрной дали легла уже трепетная снежная белизна; пена блестела, и багровый разрыв, вспыхнув средь золотой нити, бросил по океану, к ногам Ассоль, алую рябь.
Она села, подобрав ноги, с руками вокруг колен. Внимательно наклоняясь к морю, смотрела она на горизонт большими глазами, в которых не осталось уже ничего взрослого, — глазами ребёнка.
Всё, чего она ждала так долго и горячо, делалось там, на краю света. Она видела в стране далёких пучин подводный холм; от поверхности его струились вверх вьющиеся растения; среди их круглых листьев, пронизанных у края стеблем, сияли причудливые цветы. Верхние листья блестели на поверхности океана; тот, кто ничего не знал, как знала Ассоль, видел лишь трепет и блеск. Из заросли поднялся корабль; он всплыл и остановился по самой середине зари. Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он плыл, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шёл прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже, встав, девушка прижала руки к груди, как чудная игра света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдёрнула покровы с всего, что ещё нежилось, потягиваясь на сонной земле.
Девушка вздохнула и осмотрелась. Музыка смолкла, но Ассоль была ещё во власти её звонкого хора. Это впечатление постепенно ослабевало, затем стало воспоминанием и, наконец, просто усталостью. Она легла на траву, зевнула и, блаженно закрыв глаза, уснула — по-настоящему крепким, как молодой орех, сном, без заботы и сновидений.
Les pieds nus et couverts de terre, tout essoufflée encore, Solène avait suivi le chemin qui menait en haut de la falaise.
Là, se tenant au bord du précipice, elle embrassa l’horizon tout entier auquel elle confia sa foi profonde et invincible, joyeuse et exultante. Et dans un murmure de vagues et d’écume, tel le vol fier et pur d’un oiseau, le ciel et la mer lui rendirent cette confiance.
L’océan assoupi, couleur d'acier sur la côte, prenait plus au large des teintes bleues et noires. Seuls, dans les anfractuosités et les flaques, au pied de la falaise, palpitaient le flux et le reflux des eaux. Sertie à l’horizon d’un mince liseré d'or, la mer dormait encore.
Par-delà cette fine dorure, dans le ciel, un immense éventail scintillant se déploya. Les nuages se parèrent d’un léger rougeoiement aux nuances subtiles et divines. Au loin, déjà une blancheur neigeuse et frémissante couvrait l’obscurité des flots. L’écume alors d’un coup s’enflamma et, jaillie du fil d’or, une déchirure pourprée traversa l’océan et vint déposer aux pieds mêmes de Solène ses rides écarlates.
Elle s’assit, les jambes ramassées, en blottissant ses genoux dans ses bras. Se penchant au-dessus de la mer, elle regarda attentivement vers le large avec de grands yeux, des yeux d'enfant.
Tout ce qu'elle attendait ardemment depuis si longtemps se trouvait là-bas, au bout du monde. Elle y voyait une colline noyée dans les profondeurs marines. Des plantes grimpantes, émergeaient des eaux, portant sur leurs tiges entremêlées des feuilles toutes rondes et luisantes et des fleurs bizarres qui s’épanouissaient à la surface de l’océan. Tout cela Solène le voyait, alors même que les autres, ignorants de ces choses, n’y auraient perçu qu’éclats et miroitements.
C’est alors qu’un navire surgit au-dessus des broussailles, se dressant immobile au cœur même de l’aurore. De cette distance, elle pouvait le voir, aussi distinctement qu’un nuage dans le ciel. L’écume jaillissait sous sa puissante quille. Irradiant d’allégresse, il voguait droit sur elle, rouge comme le sang et comme le vin, vermeil comme des lèvres, pourpre comme du velours, écarlate comme une rose ou le feu d’une forge.
S’étant relevée, Solène, toute bouleversée, serra fort ses mains sur son cœur. La lumière vibrait pareille au chant merveilleux des vagues sur la mer. Alors le soleil se leva, arrachant, telle une lame de fond, les derniers draps d’obscurité qui recouvraient le sol endormi.
La jeune fille regarda autour d'elle et soupira. D’un coup, la musique s’était tue, mais son écho, comme un chœur lointain, un moment encore la subjugua. Puis l’illusion s’estompa jusqu’à n’être plus qu’un souvenir. A bout de force et de fatigue, elle s'allongea sur l'herbe, bâilla et, fermant les yeux de bonheur, s'endormit à poings fermés, dans un sommeil profond et dénué de rêve…