Ilya Varchavsky – La boutique des rêves (08)
Илья Варшавский - Ilya Varchavsky
Ла́вка Сновиде́ний - La Boutique des Rêves
Восьмо́й эпизо́д - Episode huit
На сле́дующий день ве́чером ве́рный Ю-А уложи́л У-И на лежа́нку для куре́ния и сам су́нул ему́ в рот то́лстую сига́ру, длино́й в ло́коть. Втора́я така́я же сига́ра, накро́шенная ма́ленькими кусо́чками, храни́лась в карма́нах У-И.
Тепе́рь У-И, перенесённый во дворе́ц восто́чного влады́ки, до́лжен был улучи́ть моме́нт и подсы́пать ему́ в калья́н своего́ зе́лья, а Ю-А, вы́ждав поло́женное вре́мя, — подня́ть тако́й трезво́н при по́мощи «прошу́ поверну́ть!», кото́рый был бы спосо́бен пробуди́ть и мёртвого.
Да, в ма́ленькой то́щей груди́ Ю-А би́лось большо́е и отва́жное се́рдце! Че́стно говоря́, я бы не хоте́л быть на его́ ме́сте, когда́ из каби́ны для куре́ния в ла́вке У-И вы́шел, волоча́ за собо́й поту́хший калья́н и протира́я за́спанные глаза́, не кто ино́й, как сам Гару́н-Аль Раши́д.
Мне неизве́стны подро́бности э́той но́чи. Впро́чем, ва́жно лишь то, что, когда́ вели́кий шах наконе́ц опя́ть усну́л под у́тро в Ла́вке Сновиде́ний с сига́рой в зуба́х и адапти́рованной кни́жкой под бо́ком, Ю-А делика́тным и не́жным звонко́м вы́звал своего́ дру́га из небытия́.
Очеви́дно, экспеди́ция удала́сь на сла́ву, потому́ что У-И ходи́л ва́жный, как павли́н. Он погла́живал свой живо́тик и так плутовски́ гля́дел на Ю-А, что тот изныва́л от любопы́тства, но в отноше́нии всего́, что произошло́ во дворце́, У-И храни́л скро́мное молча́ние, подоба́ющее и́стинному мужчи́не.
Вско́ре У-И установи́л в свое́й ла́вке еженеде́льный выходно́й день, посвящённый экспеди́циям во дворе́ц.
В э́ти дни Ю-А вме́сто него́ безвы́ходно сиде́л в ла́вке, и ре́дкие тури́сты, кото́рым приходи́ло в го́лову полюбова́ться но́чным ви́дом Ста́рого Го́рода, слы́шали сквозь закры́тые ста́вни гро́мкую перебра́нку, причём оди́н из голосо́в изъясня́лся на певу́чем венериа́нском наре́чии, а друго́й — ни́зкий горта́нный барито́н — по-ви́димому, принадлежа́л земля́нину.
Так продолжа́лось о́коло го́да, пока́ в одно́ прекра́сное у́тро У-И верну́лся из экспеди́ции с черногла́зым младе́нцем, кото́рого Ю-А неме́дленно перепра́вил к корми́лицам на боло́тах.
Le lendemain, quand vint le soir, le fidèle Yu-A invita Wu-Y à s’allonger sur une banquette du fumoir et lui alluma un épais cigare long d’une coudée. Il avait auparavant pris soin de découper un cigare similaire en petits morceaux qu’il avait glissés dans les poches de Wu-Y.
Transporté dans le palais, Wu-Y devait attendre le moment opportun afin de verser la mixture de tabac dans le narguilé du Shah. Yu-A, depuis la boutique, se tenait prêt à faire tintinnabuler très fort le petit carillon "Mais entrez donc !", capable en la circonstance de réveiller un mort.
Car dans la petite poitrine du chétif Yu-A battait un grand cœur courageux ! Et pour le dire ouvertement, je n’aurais pas voulu être à sa place quand émergea du fumoir de l’arrière-boutique nul autre qu’Hâroun al-Rachid en personne, traînant son narguilé éteint et se frottant les yeux tout embrumés de sommeil.
Je ne connais pas tous les détails de ce qui se passa cette nuit-là. Cependant, la seule chose importante à retenir est qu’après que le grand Shah, transporté dans la Boutique des Rêves, au matin, finalement, s’endormit - un cigare à la bouche et un livre illustré dans ses mains -, Yu-A sortit son ami Wu-Y du sommeil de l'oubli par un délicat et doux appel.
Il était évident que l'expédition du fortuné Wu-Y avait été couronnée de succès, car le petit Vénusien se pavanait tel un paon. Il caressait son ventre rond et regardait d’un œil malicieux Yu-A qui, de son côté, languissait de curiosité. Mais concernant les détails de sa nuit au harem, Wu-Y conserva là-dessus un silence empreint de modestie, comme il sied à tout honnête homme.
Bientôt Wu-Y s’octroya un jour de congé hebdomadaire qu’il consacrait à ses séjours au palais des Mille-et-une-nuits.
Ces nuits-là, Yu-A devait rester veiller dans la boutique, et, à travers les volets fermés, les rares touristes qui pensaient profiter de la vue nocturne sur la Vieille Ville et ses ruines entendaient résonner l’écho de fortes querelles. Une des voix, délicatement chantante, s’exprimait dans un dialecte vénusien, et l'autre, grave et gutturale, était sans nul doute celle d’un Terrien.
La scène se répéta sans discontinuer durant environ un an, jusqu'à ce qu'un beau matin, Wu-Y revienne de ses escapades tenant dans les bras un bébé aux yeux noirs, bébé que Yu-A s’empressa d’aller confier aux nourrices des marais.
